Хозяин пытался оправдаться:
— Клянусь вам, комиссар, мы все…
Мегрэ жестом приказал ему замолчать. Подошел к молодому арабу и неторопливо оглядел его с головы до ног. Лицо араба стало землистым.
— Значит, теперь ты работаешь?
— Да. У Ситроэна. Я…
— А что пребывание в Париже тебе запрещено, это ничего не значит, так?
И Мегрэ сделал полицейскому знак, означавший: «Увести!»
— Комиссар! Я все объясню! Я ничего плохого не делал… — закричал араб, но Мегрэ его не слушал.
У одного поляка документы оказались не в порядке.
— Увести!
Проверка документов была окончена. Мегрэ подобрал пистолет Дюфура. Рядом валялась стреляная гильза. Пол был покрыт осколками разбитой бутылки и электрической лампочки. Злополучная газета была разорвана, на ней темнели два кровавых пятна.
Подошел Люкас.
— Что с ними делать?
— Отпусти.
Мегрэ и Люкас уселись в углу. Четверть часа спустя вернулся Жанвье, выпачканный с ног до головы. На его макинтоше темнели какие-то пятна.
Все было ясно без слов. Жанвье молча сел рядом с ними.
Мегрэ, казалось, о чем-то задумался, устремив отсутствующий взгляд на стойку. Хозяин стоял за ней с покорным, но недовольным видом.
— Дайте-ка нам рому… — сказал наконец Мегрэ. Он опять поискал в карманах трубку.
— У тебя не найдется сигареты? — со вздохом обратился он к Жанвье.
Жанвье хотел что-то сказать, но увидев, что широкие плечи комиссара опустились, засопел и отвернулся.
В эту минуту следователь Комельо в своей квартире на Марсовом поле председательствовал за обеденным столом на двадцать персон. После обеда предполагался небольшой танцевальный вечер.
Что же касается инспектора Дюфура, то он лежал на операционном столе в больнице на улице Гренель. Неторопливо натягивая халат, хирург косился на спиртовку, на которой кипели инструменты. Дюфур лежал на спине и не мог видеть ничего, кроме потолка.
— Скажите, доктор, шрама не останется?.. И череп у меня цел, не правда ли?..
— Конечно, цел. Останутся разве что пятнышки от швов.
— А волосы отрастут, доктор? Вы в этом уверены?
Хирург взял сияющий сталью инструмент и сделал знак, чтобы пациента держали покрепче. Дюфур задохнулся в крике.
Мегрэ не шелохнулся, не дрогнул. Ни единым жестом не проявил и тени нетерпения или протеста. Сосредоточенно, с окаменевшим лицом, спокойно и вежливо он выслушал все до конца.
Лишь в те моменты, когда г-н Комельо употреблял особенно сильные выражения, кадык комиссара вздрагивал.
Изящный следователь взбешенно бегал по кабинету и высказывался так громко, что в коридоре трепетали и ежились свидетели, вызванные на допрос. Обрывки разговора, безусловно, долетали до них.
