Цыпа уступил ей место на качели, сам сел на траву. Бэла достала из карманчика сигареты (ишь ты, красные «More») и прикурила от какой-то красивой зажигалки. «Мы тоже не лохи», – подумал Цыпа, достал «Мальборо» и небрежно бросил на траву.
– Ну что, Дима, прости, но реклама нам не нужна, – аккуратно начала Бэла.
Это было неожиданно, впервые за день что-то пошло не так, и у Цыпы вырвалось:
– С херов ли?
– Доктор Цой говорил с мэром, предложил ему большой сеанс на стадионе. На майские, для местных.
– А, вот оно шо, – после паузы на обиду допетрил Цыпа. – То-то они сегодня собирают прессу…
– Ты там тоже будешь?
Ишь ты подишь ты, «тоже»…
– Да, на пять. Вот и диктофон с собой, – оттопырил карман Цыпа.
– Я смотрю, ты вообще по технике мастак, – Бэла кивнула на магнитофон.
– А у нас тут без музыки – как в тюрьме…
И Цыпа наконец-то понял, кого она напоминает: чистая Констанция Бонасье, только малость поплотнее, зато улыбка поприятнее. Сердечко застучало чаще, и Цыпа резко почувствовал безудержное желание совершить какой-то героический поступок ради этой девушки. А то сидеть ему на собственном заднем дворе одному.
– На, подарок. – Он подвинул ногой магнитофон к качельке.
– Да ладно?
– Та мне отломился на задании редакционном, бери, дарю.
Бэла поступила так, как Цыпа и ожидал: взвизгнула от радости, соскочила с качели и, бухнувшись на колени, обняла Цыпу (он сидел полубоком, чтобы ненароком ничего из штанов не выперло) и чмокнула в щеку.
– Ой, спасибо! – Она быстро подскочила, не дав шанса развернуться губами к губам, и, схватив «Грюндиг», вернулась в качельку. Поклацала кнопками, подорвалась в дом, оттуда вернулась со жменей тухлых батареек и, затусовав их в обойму, наконец заставила магнитофон заиграть какашечный мотивчик «Дельфина и русалки»[33].
Не успел Цыпа засвидетельствовать фырканьем свой утонченный музыкальный вкус, как Бэла взвизгнула еще раз:
– Ой, моя любимая песня! – И сделала погромче.
«Брешет, зараза», – понадеялся Цыпа, но в этой ситуации оставалось только глупо улыбаться, и он улыбался, конечно же, вплоть до отсутствующих коренных зубов.
– Ира! – позвали от дома.
Там обнаружилась смущенная Виен, прижавшая ладони к лицу.
– Ой, простите.
Она поставила поднос на траву и добавила:
– Простите… Бэла, тебя доктор зовет.
– Подождет, – парировала Бэла и разъяснила непонятку, пока Цыпа наливал в единственную чашку из высокого тонкого чайничка. – Прикинь, у них в языке слово «Бэла» – плохое, поэтому они меня в Иру перекрестили. Чисто для себя.
