Она всхлипнула, но плакать не стала, увидев окаменевшее лицо Шейна.
— Да. Примерно так. Но я не предавала Макса. Я хотела сохранить его долю до того времени, когда он выйдет из тюрьмы. Я хотела сказать ему это…
— Но он бы не поверил тебе, — с ехидным сочувствием сказал Шейн.
— Нет… Он не стал бы слушать!
— Почему бы это? — усмехнулся Шейн. — Похоже, что он слишком хорошо тебя знал, чтобы поверить в такую чушь. Но он вынужден был передать тебе свою часть квитанции, когда его посадили. Тюрьма — не лучшее место для хранения документов.
— Да, он велел сохранить это для него. Но я не знала, что это такое. Он только сказал, что это очень важная вещь.
— Где она теперь?
— Я не знаю. Ну… знаю, но не точно.
— Что ты с ней сделала?
Она вскочила на ноги, вся дрожа.
— Дайте мне что-нибудь выпить! Я вам все расскажу. Кому же еще? И Джим, и Макс умерли…
Шейн налил коньяку в рюмку Тима и подал ей. Тим лежал неподвижно, и лишь из тонких губ его через равные интервалы прорывалось хриплое дыхание.
Расплескав полрюмки, Элен одним глотком осушила остаток. Это придало ей уверенности, и она заговорила уже более ровным голосом:
— Я не знала, что означает этот кусок картонки. Макс собирался скоро выйти, но угодил под статью сроком от пяти до восьми лет. Я о нем не скучала, а про обрывок картона и не думала. Мне ничего не говорили эти цифры и буковки. Обещала хранить — и хранила. Его дела меня не касаются! Подальше — поспокойнее… Но вот недели две тому назад ко мне явился человек якобы от Макса. Сказал, что его зовут Гарри Хозмен и что я должна отдать ему этот кусок картона. А мне что. Я и отдала.
— И за сколько же? — спросил Шейн.
Она заморгала своими кукольными ресницами и наивно переспросила:
— Что?
— Сколько вы получили за это, мадам?
— С чего вы взяли…
— Не надоело кривляться? Ты не тот человек, чтобы даром отдавать такое. Так сколько ты содрала с этого Хозмена?
Ей удалось покраснеть, чему Шейн даже поаплодировал, сказав, что это здорово. После этого она, разозлясь, хлебнула еще коньяка, налив его сама, и проговорила вызывающе:
— А почему бы и нет! Я имела на это все права! Бог свидетель, Макс никогда не помогал мне. Я сама ему помогала! И он не оставил мне ни цента!
— Трогательные подробности прибереги для присяжных, — нетерпеливо перебил ее Шейн. — Так сколько же дал тебе Хозмен?
— Тысячу долларов и еще два дня торговался. Говорил, что этот обрывок не стоит таких денег. Потом все-таки дал.
Шейн присвистнул.
