Голев так и сел.
— А сколько стоит это, если я вам продам почку? — угрюмо спросил Семен.
— О-о! — обрадовался комендант. — Я только связую вас с интересными в этом вопросе людьми, это можно завтра! Кто хотеть продавать почка?
Семен поднял руку, как в школе, в первом классе. За ним — Миша, его земляк.
На другой день они оба исчезли, зато появился Леша.
— У нас кончилась виза, — вежливо сказал Голев, хотя его покрыли боязливые мурашки.
— Завтра выходим на работу. — Леша прошел к опустевшей кровати друзей-харьковчан. — Сблызнули? Ну ладно, вам теперь больше достанется… Так, слухайте сюда! Работа на стройке, два раза кормят, зарплата идет первый месяц за жилье.
— Чего? — взвыл Александр.
— За жилье, — повторил Леша, снимая в первый раз свои очки, и все убедились, что лучше бы он этого не делал — глаза у Леши были желтого цвета и цеплялись с двух сторон к переносице. — Мы должны много денег местным представителям. Приехала еще одна группа, шесть человек, вам придется потесниться. Все, завтра подъем в семь ноль-ноль.
Как только за Лешей закрылась фанерная дверь, мужики потянулись во двор курить, а Голев начал запихивать свой скудный скарб в рюкзак. Запасные штаны, смена белья, носки, зажигалка, Цвейг, конверт с Танькиными и детскими фотографиями, куртка, часики мамы Юли… Некурящий Александр смотрел на него измученными глазами:
— Ты куда?
— В Лиссабон. В посольство пойду наше.
— Нужен ты там кому-то. У этих все повязано.
— Ну и что!
— А домой ты с чем приедешь? — Александр взял в руки Цвейга и взвесил на ладони. — С книжечкой? Дети твою книжечку кушать будут?
Голев отобрал у хабаровчанина Цвейга, сунул обратно в рюкзак. Через минуту он шагал к железнодорожному вокзалу города Мафры и думал о том единственном, что может помешать ему вернуться. Долг Ишмуратову… Семьсот долларов с процентами.
Билет до Лиссабона с пересадкой в Синтре стоил почти пятьсот эскудо. Спасибо очередной доброй туристке, Голев мог себе это позволить. Поезд опаздывал, на здании вокзала, целиком одетом в бело-синие изразцы, часы показывали уже семь лишних минут. Люди толпились на перроне — обычная толпа в ожидании, Голева уже совершенно не интересовало, кто тут португальцы, кто туристы. Наконец примчался поезд — старый, маловагонный, и Голев запрыгнул в вагон второго класса.
В Синтре нужно было переждать час, и Голев просидел все это время в вокзальном буфете, где наедались какие-то шумные немцы — ели сандвичи (Голев сглатывал слюну, представляя себе бочок батона, повлажневший от близкого соседства ветчины, и тонкий привкус сыра, и нежно-зеленый салатный лист), пили белый портвейн — густой на вид, бледно-желтый, маслянистый. Немцы причмокивали языками, я-якали, иногда поглядывали на смурного Голева, уронившего голову на руки, — они не догадывались, что этот черноволосый мужчина с дешевеньким рюкзачком под мышкой — не опустившийся наркоман, а русский океанолог, отец семейства, катастрофически голодный неудачник-гастарбайтер Николай Александрович Голев. Путешествует из Мафры в Лиссабон. Голев на минуту задремал, и тут же, по всем подлым законам, явился поезд.
