Дождавшись еще нескольких человек, Леша пересчитал всех по головам, проверил документы, потом усадил в автобус — и поехали. За окнами пролетали зимние российские пейзажи, на которые все смотрели с вымученным ожиданием…
4
Рядом с Голевым сидел неразговорчивый мужчина, от которого убийственно пахло дешевыми папиросами. Разговорились они только у польской границы. Звали соседа Женя.
— Я сам-то с Кувандыка, — рассказывал Женя, пока они ждали таможенного досмотра, — а уж потом перебрался в Орск, на тракторный. Потом сокращения пошли, меня и… — Женя сделал резкое движение пальцами, будто ножницами. — А ты с Украины? Ну, брат, тут весь автобус одни хохлы! Видать, у вас там житуха еще хужей нашего.
После этих откровений Женя вдруг снова замолчал, и они ехали в молчании аж до самой Испании, переговаривались коротенько: «дай, пройду», «чего, приехали куда?» — и то, в основном, все это были Женины реплики. Голев впал в странный ступор, ему было отчаянно страшно, что он никогда не сможет вернуться домой: будто этот автобус-колосс везет его на край света, где Голев останется навсегда.
Мимо бежали чужие страны — Германия, Франция, Испания, но с автобанов не было видно никаких примечательностей, только аккуратно разграфленные поля и первые листочки на деревцах, хотя еще только самое начало марта. Дороги были непривычно гладкие, автобус гнал с такой скоростью, что у Леши дрожали черные очки, в которых зеркально отражалось ветровое стекло.
Таможни Голев и другие гастарбайтеры наелись до отвалу — их досматривали по нескольку раз, перетряхивали скудный скарб, обшаривали самих, но деликатно, мягкими, почти врачебными движениями. Ели по дороге то, что прихватили из дома. Голев обходился полувысохшими тещиными пирожками, хлебом и купленными в Москве консервами «Сайра». Самое главное, сигарет у него было много, а в еде он, как все бедняки, ценил не качество, а наличие.
Сначала Голев стеснялся достать своего Цвейга, но потом одурел от однообразных заоконных картин и начал читать. (Будущий Магеллан, а пока что никому не известный Фернанду Магальяинш как раз распрощался с королем Мануэлом и отправился за поддержкой в Испанию.) А Женя, в свою очередь, начал смотреть на Голева уважительно и зачем-то перешел обратно от дружеского «ты» к холодному «вы», которое царапало Голева всякий раз, потому что звучало из Жениных уст совершенно инородно.
— Вы знаете, — сказал Женя однажды утром, когда Голев только-только продрал глаза в опостылевшем полосатом кресле, — Леша сказал, мы через час приедем.
