— Ну вот, — заметила Танька, доедая последнюю конфету, — выбрали себе в мэры клоуна. И будет теперь цирк с конями…
Круглянко с горя уехал в Швейцарию с какой-то новой подружкой. Пока его не было, а это продолжалось больше двух недель, Голев снова начал писать для газеты и морально приготовился к тому, чтобы попросить у Вити снова перекинуть его на старый фронт работ.
Жаль, что он совершенно не приготовился к тому, что 4 июля 1998 года к нему внезапно позвонили из городской прокуратуры.
— Голев Николай Александрович? — строго спросил бесполый голос и, дождавшись подтверждения, пригласил «подойти на разговорчик к следователю Непейпиве».
Из прокуратуры Голев не вышел, а почти выполз и долго соображал, в какой стороне находится дом и вообще — куда ему теперь идти. То, что поведал ему следователь Модест Непейпива, не поддавалось никакому осмыслению.
Оказалось, что в то время, которое прошло со времени убийства Никиты Полуяхтенко и его жены Надежды, прокуратура вовсе даже не бездельничала, как считали передовые журналисты и другие граждане. Прокуратура в лице талантливого следователя Модеста Непейпивы расследовала это страшное убийство и теперь готова была обнародовать результаты. Нашли исполнителя — правда, их было несколько, но в живых остался только один, и этот самый один раскололся и указал Непейпиве на заказчика.
— Имя убийцы вам хорошо знакомо, — неторопливо, как в детективных романах, говорил Модест Непейпива, — это ваш шеф и одноклассник Виктор Петрович Круглянко, депутат Крымской Рады. Не могли бы вы указать место его нахождения? Жена его признается, что супруг в Швейцарии, но не может назвать даже город. Цюрих? Лугано? Монтре?
Голев хотел что-то сказать, но не смог. Попытался было снова, но слова будто бы застряли где-то по дороге.
— Я вижу, что вы в шоке, — сочувственно произнес Непейпива, а Голев вздрогнул, заслышав любимую круглянкинскую присказку. — Когда придете в себя, звякните мне, пожалуйста, по этому телефончику. — Следователь дал Голеву визитку, потом вдруг потребовал ее обратно и решительно начертал внизу свой домашний телефон. Непейпива придерживался неформального стиля общения.
— В любое время! — крикнул он в спину Голеву, и тот чуть не упал, как от выстрела.
И тут началось! Никаких слов не хватит, чтобы описать растерянное, с тремя морщинами на лбу, Танькино лицо, и ужас Колобуева, который стал заикаться, и ежедневные, вынужденные интервью телекорреспондентам, они ходили теперь к ним в редакцию, как на работу… Какие нужно выбрать краски, чтобы изобразить отчаянные вопли Витиной жены, которая каждый вечер теперь мучила Таньку телефонными откровениями, хотя раньше даже и не глядела в ее сторону? Газету немедленно прикрыли — впрочем, и денег, оставленных Круглянкой, почти не осталось, а до уровня полной самоокупаемости было еще ох как далеко! Прощаясь с любимой своей работой, Голев оглядывал оскверненное обысками гнездо, зачем-то гладил серую бесстрастную поверхность рабочего стола, гладкий бок принтера, перебирал задумчиво карандаши, пока его наконец не выгнали, чтобы опечатать помещение.
