Примерно через полчаса после начала вечери на кухне появился учитель Трубников, безобразно пьяный и почему-то в мокрых по колено брюках, которые были к тому же порваны в нескольких местах. Остановившись в дверях, он вытянул заметно дрожавшую руку в направлении Мирякова и торжественно провозгласил;
— Се человек!
Довольный остротой, Трубников неожиданно тонко захихикал, хватая себя за бороду, и, снова подняв руку, повторил:
— Се человек!
Учитель победоносно оглядел публику, ожидая, когда та оценит шутку, но все молчали, стараясь не встречаться с ним глазами. Только Миряков быстро подошел к нему и, взяв за руку, тихо спросил:
— Ярослав Игоревич, у вас что-то случилось?
Трубников властно отстранился, при этом покачнувшись и сделав шаг назад, чтобы удержать равновесие, после чего помахал у Михаила Ильича перед носом тонким указательным пальцем.
— В моей жизни нет места случаю! — сообщил он. — Четкий распорядок, железная дисциплина и несгибаемая воля. Так победим!
Несколько секунд учитель грозно смотрел на Мирякова, после чего снова схватился за бороду и захихикал. Потом он внезапно посерьезнел, как это умеют сильно пьяные люди, и, указывая на Михаила Ильича, спросил:
— А вы знаете, почему он не боится? На дворе конец света, а он выдает себя за мессию и ни бога, ни черта не боится. Погубит ведь бессмертную свою душу, ежу понятно. А он не боится. Почему, а?
Трубников обвел взглядом сидящих на кухне, словно перед ним был притихший после вопроса, ответа на который нет в учебнике, класс, и торжествующе продолжил:
— А потому что нет у него бога. Ни бога, ни черта — ни черта у него нет. Один, как перст. — Трубников оттопырил средний палец и старательно покрутил им перед зрителями.
— Ярослав Игоревич, шли бы вы домой, — холодно посоветовал Башмачников.
— Мой адрес — не дом, — объявил Трубников. — И не улица. Мой адрес — Советский Союз.
Он снова довольно захихикал и снова резко оборвал смех.
— Вот скажи, Ильич, — обернулся учитель к Мирякову, который продолжал стоять перед ним, — ты был в комсомоле?
— Ярослав Игоревич…
— Я спрашиваю — был?
— Был.
— Был, — удовлетворенно протянул Трубников. — И я был. И Саныч вот был, в стукачестве упражнялся. А молодежь уже нет, не была. Молодежь уже думает, что комсомол — это лекарство. Мы — последние комсомольцы. То самое поколение советских людей, которое должно было жить при коммунизме. Когда мы в сознательный возраст вошли, его как раз построить должны были. Только вот концепция — оп! — и поменялась. Мир поменялся. Мир-то, он не одинаковый. Вот верили люди, что земля плоская, она и была плоской. Верили, что на слонах стоит, она и стояла. Качалась, но стояла! Черепаха, она ж, сука, покатая. У слоника ножка соскользнула… — Учитель продемонстрировал, как у слоника скользит ножка, едва сам удержавшись на ногах. — И все, потоп! Врагу не сдается наш гордый ковчег. И небо было твердым, и Солнце вокруг Земли вращалось, пока не появились все эти галилеи с Коперниками. Только ведь и человек вместе с миром менялся. И если кто-то верил, что у человека три души, то будьте уверены: было у него ровно три души, полный комплект. А самое главное, бог был.
