Лифты КЗЛК пользовались не лучшей репутацией: «козликами» их называли не только из-за названия завода, выгравированного на окладе кнопок, но и за манеру взбрыкивать при движении и периодически застревать. Последнее, впрочем, едва ли следовало ставить в вину их создателям. Лифт, как известно, представлял собой грубый тренажер смерти, — просторный гроб, возносящий или низвергающий своего временного обитателя. Поэтому до изобретения антивандальных покрытий он всегда напоминал захоронение вождя средней руки: с нарисованными символами плодородия — залогом будущего воскресения, — а также именами женщин, гладиаторов и музыкантов, которых, упрятав в буквы и квадрограммы, полагалось взять на тот свет. Обязательные спички выполняли функцию как благовоний, так и ритуальных факелов, поджигавших либо плафон светильника, то есть небо, либо кнопки с номерами грехов. Само слово «антивандальный» применительно к лифтам означало не столько борьбу с бескультурьем, сколько попытку уничтожить наследие цивилизации вандалов, похоронные ритуалы которых были заимствованы жителями многоэтажек.
Принятое в конце пятидесятых решение восстановить в городе заневестившихся ткачих гендерный баланс, разместив там еще какой-нибудь завод, было продиктовано, конечно, сугубо социально-демографическими причинами, но вот выбор производства наводил на интересные мысли относительно принципов экономического районирования в уже пальпировавшем небо Советском Союзе. Недалеко от того места, где теперь стоял лифтовый завод, в семнадцатом веке жил местночтимый святой Левтин. В то время правый берег Сударушки, прозывавшейся в девичестве Судорожной, еще не был прочно пришит к левому размашистыми стежками мостов и не считался частью села Красное Поле. Селился там в основном беглый и разбойный люд, поэтому краснопольцы вообще не воспринимали правый берег как часть обитаемых земель и по возможности игнорировали его существование. Это был в буквальном смысле слова потусторонний мир: из села туда уходили совсем уж отпетые, которым больше не было дороги назад, в общество. Иногда, на исходе особенно голодных зим, зарецкие переходили Судорожку по льду, но вооружившиеся топорами и кольями краснопольцы всякий раз отбивали их атаки. Правобережные, как сорванный ветром мохнатый кровоточащий лишай, скользили обратно по льду, оставляя после себя кислый запах мокрой овчины и горьковатый аромат опаленных сырых бревен, после чего надолго оставляли село в покое. Со временем нападения сошли на нет, но в Красном Поле вплоть до девятнадцатого века на берегу каждую ночь дежурили двое часовых из местных жителей, назначавшихся в караул по очереди и использовавших вахту как законную возможность выпить на свежем воздухе и в спокойной обстановке.
