Нетрудно заметить, что в своих заметках, относящихся к более позднему периоду (последнюю их страницу он пометил 12 марта 1912 года), экс-премьер где только можно, задним числом, «фрондирует», обличает и уличает, явно затаив обиду на Николая II и своих соперников в окружении царя. Мемуарист иногда рядится в тогу либерала, сторонника демократического развития России, противника Столыпина, Трепова и других наиболее ярых прислужников самодержавия. В действительности Витте, как и тесно связанная с царизмом русская буржуазия, никогда не выдвигал и не мог выдвинуть подлинно демократическую, прогрессивную программу. Он предлагал царю программу буржуазного развития России лишь в той степени, в какой это можно было осуществить посредством реформ с согласия дворянства и под эгидой Николая II. Последнему одинаково усердно, хоть и на разных ролях, служили и Витте, и Столыпин с Треповым, и главари черной сотни. Ленин указывал, что «царю одинаково нужны и Витте, и Трепов; Витте, чтобы подманивать одних; Трепов, чтобы удерживать других; Витте — для обещаний, Трепов — для дела; Витте для буржуазии, Трепов для пролетариата… Витте истекает в потоках слов. Трепов истекает в потоках крови».[6]
Человек был Сергей Юльевич просвещенный, а в пользе «дранья», например, сомневался столь же мало, как его соперник Столыпин, как их общий августейший шеф.
В одной из своих докладных записок царю (от 16 сентября 1898 года) Витте касается вопроса, «как быть с розгами», то есть отменить их или не отменить. В общем, считает он, порка — дело нехорошее, некрасивое. Но не потому, собственно говоря, что она оскорбительна и позорна для человека, а потому, что она «оскорбляет в человеке бога». (Она еще причиняет боль и раны, но стоит ли об этом и упоминать.) В основе же Сергей Юльевич не исключает, что в порке крестьян есть какая-то своя сермяжная правда. Поэтому, замечает он, «если еще розги необходимы, то они должны даваться закономерно».
Будет в порках закономерность, можно и далее пороть. Закономерность же следует понимать так, что правом на порку должны пользоваться в иерархии власти не всякий, кому вздумается, а только определенные должностные лица, достойные нести такую возвышенную миссию. Например, «крестьян секут по усмотрению — и кого же? По решению волостных судов — темных коллегий, иногда руководимых отребьем крестьянства»… Получается неувязка: мужику мужика выпороть можно, а губернатору иной раз и нельзя. «Если губернатор высечет крестьянина, то его будет судить сенат, а если крестьянина выдерут по каверзе волостного суда, то это так и быть надлежит». Благородное дело должно делаться благородными руками: дабы не было каверз, чинимых «отребьем крестьянства», пусть будет передана эта функция исключительно губернаторам, а уж они по самой своей дворянской природе каверз чинить не будут; тогда будет желанная закономерность, то есть в неприкосновенности может оставаться и дранье.
