Личность в общем скудная и шаткая, он в острые периоды борьбы с собственными подданными обнаруживал и неутомимость, и инициативу. Сквозь внешнюю оболочку благовоспитанной деликатности и мягкости проступала унылая и вязкая злоба, нудная незатейливая жестокость. И если таков он был, осуществляя с помощью немецких подручных управление империей, вдвойне становился он таким, когда их же руками пытался сломить отказ народа от повиновения этому управлению.
Сломить сопротивление подданных, однако, оказалось делом несколько более трудным, нежели это представлялось Николаю.
Трудным — потому что, как уже втолковывал ему яснополянский педагог, «скорее можно остановить течение реки, чем всегдашнее движение вперед человечества».
Поскольку же Николай и его свита вознамерились «всегдашнее движение вперед» приостановить, понадобилось им для этого пустить в ход и соответственные средства, то есть — преградить движению путь «посредством всякого рода насилий, усиленной охраны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запрещений книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жестоких дел» (Из того же письма Л. Н. Толстого к Николаю II).
Что подразумевал автор гаспринского письма под «всякого рода дурными и жестокими делами» — детализировано так: «Треть России находится в положении усиленной охраны, то есть вне закона. Армия полицейских, явных и тайных, все увеличивается и увеличивается… Везде в городах и фабричных центрах сосредоточены войска и высылаются с боевыми патронами против народа. Во многих местах уже были братоубийственные кровопролития и везде готовятся, и неизбежно будут, новые и еще более жестокие».
Какие пророческие слова! Ведь Толстой написал это до 9 января 1905 года; до разрушения Пресни; до подмосковных и прибалтийских рейдов фон Мина, фон Римана и фон Рихтера; до расправ в Кронштадте, Свеаборге и Иваново-Вознесенске; до расстрела рабочих на Лене.
Ныне «Ди вельт» и «Бунте иллюстрирте» особенно подчеркивают, что и до высылки, и в Тобольске Николай самолично давал уроки истории своему сыну. Да, уроки сыну царь давал, историю в какой-то степени знал (он состоял даже почетным председателем Всероссийского исторического общества). Однако г-н Хойер не рассказал нам, что же поучительного для сына извлек Николай из истории собственного царствования?
Рассказал ли он своему наследнику, например, как посылал Ренненкампфа на усмирение Забайкалья, Колчака — в бунтующий Черноморский флот, фон Мина на покорение Москвы, а фон дер Лауница — на завоевание площади под самыми окнами Зимнего дворца?
