Родзянко много позднее жаловался своим сотрудникам, что царь, принимая его, «скуп на слова», в беседах большей частью «отделывается молчанием», ответов на неотложные вопросы не дает; встречи с ним — своего рода пытка, ибо связаны с необходимостью «говорить без всякого отклика». Чтобы оживить его, Родзянко во время разговора старался сверлить его взглядом, фиксировать на себе его внимание; но тот по-прежнему бесстрастно глядел в сторону, в выражении его лица «не улавливалось ничего». И все же, по наблюдениям бывшего председателя Государственной думы, это безмолвие не было равнодушием. Как только по ходу беседы «что-нибудь задевало его за живое», то есть обнаруживалось лично и непосредственно его касающееся, как он преображался: «глаза его загорались, он вскакивал и начинал ходить по комнате». В таких случаях Родзянко принимался расхаживать по кабинету вместе с ним, «пытаясь на ходу доказать ему то, что несколько минут назад он почти не слушал».[2]
Бумаг прочитывает множество. Читает и по вечерам. Читает аккуратно и до одурения. Обязанность эту считает самой скучной из всех и тяготится ею с самого начала; поглядывая на очередную стопку представленных ему документов, старается поскорей сбыть ее с плеч. С первых шагов дневник его отражает тягостное, унылое единоборство с бумагами: «Читал до обеда, одолевая отчет Государственного совета…»; «Много пришлось читать: одно утешение, что кончились заседания Совета министров…»; «Читал без конца губернаторские рапорты…»; «Вечером кончил чтение отчета военного министерства — в некотором роде одолел слона…»; «Безжалостно много бумаг для прочтения…»; «Опять мерзостные телеграммы одолевали целый день…»; «Опять начинает расти кипа бумаг для прочтения…» Заслушав в один день три устных доклада министров, записывает: «Вышел походить поглупевшим».[3]
Прочитать бумагу мало. Надо, чтобы видели, что ее прочитал. И хотя он никому не подчинен и никого не боится, неудобно как-то оставить нижестоящих в неведении насчет того, что он думает о бумаге. Поэтому он усеивает документы пометками и резолюциями. Приносят донесений много, мыслей и слов на все не напасешься. Спасают трафареты. Односложные, монотонные, глядят они с полей тех бумаг, что побывали в его руках: «верно»; «согласен»; «очевидно»; «утешительно»; «вполне справедливо»; «и я то же думаю»; «и я в этом убежден»; «надеюсь, так и будет»; «но почему»; «весьма полезно»; «грустно»; «вот так так»; «это здорово»; «важный вопрос»; «что-нибудь должно быть сделано»; «надо рассмотреть».
