По праву родства, генеалогического или идеологического, и предаются сегодня углубленным воспоминаниям и размышлениям о последнем русском государе императоре Николае Александровиче в газетно-журнальной империи Шпрингера, в кругах демохристианских и неонацистских. Тень последнего Романова не дает покоя публицистам, с тоской заглядывающим в мутные глубины эпохи династических альянсов, как в некий золотой век Европы.
Особенно чувствительна эта публицистика к теме конечной участи Романовых. Вильгельм, по крайней мере, спасся лично, его русскому кузену, скорбит она, и это не удалось. Теперь, спустя более полувека, над газетно-журнальным царством Акселя Цезаря Шпрингера плывет траурный колокольный звон. Выкатив на ухабистую магистраль антикоммунистической пропаганды катафалк с останками Николая и его семьи, плетется за ним, оглашая боннские окрестности стонами и причитаниями, братия наемных плакальщиков. О, сколь печальна драма, разыгравшаяся полвека назад в Екатеринбурге… Так с августейшими особами культурные люди не поступают…
Размазывают по скулам глицериновые слезы, заламывают руки…
Непосредственный наниматель этих плакальщиц — Шпрингер. Но есть и обер-босс. Имя его — Джордж Кеннан. Архитектор «холодной войны», один из высших, в глобальном масштабе, распорядителей антисоветского фальсификаторства, он давно уже вызывает духов и призраков из прошлого, чтобы с их помощью доказать недоказуемое, а именно: что и в условиях царизма могли сбыться чаяния русского народа о свободе и прогрессе своей страны, если бы большевики не прервали ее развитие в этом направлении; что поэтому «излишними» были в 1917 году революции и Февральская, и тем более Октябрьская. В свете последовавшего за этими двумя событиями полувека, поучает Кеннан, пора пересмотреть некоторые оценки деятельности Николая II, вызванные «эмоциональными крайностями первых лет революции». Для него же, просвещенного джентльмена, свободного от эмоциональных предвзятостей, нет сомнений в нижеследующем: были в России при Николае II и экономический подъем, и промышленное развитие, и интенсивная культурная жизнь, и нарастание элементов демократизма в государственной и общественной сферах, и свободная оппозиция (чего стоит одна Дума, в которой заседали даже большевики!), и свободная разносторонняя пресса. Прославлению всех этих прелестей и посвятил Джордж Кеннан одно из своих фундаментальных выступлений последних лет.[2]
