Он затрепетал и затих".
Неизвестно, зачем это сделано? Почему человек, который сражался за родину, за Сталина, почему надо, чтобы он под конец в его бессознательном состоянии стремился к "чему-то туманному, неясному", состоящему из образа любимой женщины и т. д.?
Но это тем более усугубляется, когда приходит к Аничке известие, что враги народа выкапывают наших бойцов из могил. "Выслушав Верстовского, Аничка осталась сидеть неподвижно. Удивление, омерзение, скорбь и неверие в людей овладели ею". Почему неверие в людей? В чем тут дело? Но это имеет свое развитие. Дальше Казакевич пишет: "В эти мгновения, длившиеся, казалось ей, века, она с ужасом спрашивала у Акимова: "Зачем же ты пошел туда? За что же ты умер? Кому понес ты чистоту помыслов, свое мужество и свою любовь?"".
Мы вправе спросить у Казакевича, что он хотел сказать этой философией?
В начале главы он говорит:
"На этом можно и закончить повесть о жизни и смерти человека сороковых годов двадцатого столетия и перейти к другим повестям о людях более позднего времени, об их радостях и печалях".
Значит, нет классового общества, нет советского общества, окруженного врагами, а есть только люди двадцатого столетия? Вот эти места в повести Казакевича, эта общая тональность заставляют говорить, что повесть содержит крупные идейные ошибки.
Я не могу поставить эту повесть в один ряд с романом Гроссмана. Почему? Потому что и тема, которую взял Казакевич, уже, и люди, которых он изображает, - это люди цельные в большинстве своем. Здесь есть очень хорошие страницы, здесь показана героическая борьба людей, здесь проведена оригинальная идея, когда он показывает людей в Норвегии, да и, наконец, само произведение написано гуманным человеком. Но этого рода идейные ошибки, которые находят свое выражение в целом ряде художественных и' идеологических срывов, заставляют нас сказать, что это произведение с крупными идейными ошибками. Мы не можем сказать, как о романе Гроссмана, что эта повесть Казакевича в идее своей порочна, она поддается в этом отношении исправлению, но она не должна была в таком виде появляться на страницах "Нового мира".
Редакция проявила благодушие, идейную нетребовательность, не поставив перед автором вопросов, которые мы ставим сейчас.
И ошибки "Нового мира" продолжаются *. В № 3 журнала напечатана статья Гудзия и Жданова, которая представляет собой полемику с тем, что проводится сейчас в нашем государстве - упорядочением дела издания классиков...
