, как можно приличнее столковаться с самнитами и помочь осажденному отечеству. Метелл, однако, на условия самнитов пойти не мог, Марий же, узнав об этом, согласился на все поставленные самнитами Метеллу условия и вошел с ними в соглашение. Таким путем самниты сделались союзниками Мария.
В то же время Марию удалось убедить трибуна Аппия Клавдия, охранявшего римскую стену на холме, называемом Яникулом[77], когда-то облагодетельствованного Марием, в память этого благодеяния открыть ему восточные ворота и впустить его в город. Войдя в город, Марий впустил туда и Цинну. Но они были тотчас же выгнаны из города Октавием и Помпеем. Между тем в лагерь Помпея упало много молний, которыми убито было немало знатных и сам Помпей.
Марий, задержав подвоз хлеба с моря и сверху по реке, делал в то же время попытки захватить близкие к Риму города, где у римлян собраны были запасы хлеба. Открытым нападением он взял Антий, Арицию, Ланувий и другие города, причем дело не обошлось без предательств некоторых гарнизонов. Захватив все запасы хлеба на суше, он неожиданно смело двинулся на Рим по Аппиевой дороге[78], прежде чем успеют подвезти хлеб Риму из других каких-либо мест. Цинна и преторы[79] — Карбон и Серторий встали лагерем в ста стадиях от города; против них у Албанской горы встали Октавий, Красс[80] и Метелл, ожидая событий, хотя и считая себя более сильными и по духу, и по числу войска, но не отваживаясь одной битвой решить судьбу всего отечества.
Когда же Цинна, разослав по городу глашатаев, обещал перебежавшим к нему рабам свободу, немедленно стали перебегать к нему целые толпы. Переменилось настроение и в сенате, смущенном всем случившимся и ожидавшем немало страшного от народа, если задержится доставка хлеба. К Цинне посланы были послы для мирного улажения дела.
Он же спросил посольство, явились ли они к нему как к консулу или как к частному человеку. Не зная, что ответить, послы вернулись в город. После этого массами стали перебегать к Цинне и свободные, частью боясь голода, частью по давней симпатии к его программе, которую они до того не решались проявить, выжидая решительного поворота событий.
Цинна стал теперь уже совершенно безбоязненно приближаться к стенам и остановился лагерем на расстоянии выстрела от них; Октавий же и его сторонники все еще не решались напасть на него, боясь и труся под впечатлением перебежничества и посольств. Сенат находился в большой нерешительности. Он считал непозволительным лишать консульства Луция Мерулу, фламина Юпитера, выбранного вместо Цинны, без всякой его вины; тем не менее, под влиянием стрясшейся беды, он вынужден был, против своего желания, вторично послать посольство к Цинне, на этот раз как к консулу.
