— Ах, вот оно что… Значит, после восстания вы жили в Париже… А я слышал, будто вы долгое время пробыли в Сибири.
— Вы обо мне и не то услышите, а эта сплетня еще довольно невинная, даже лестная для меня. У нас ведь Сибирью называют любую ссылку. Мне удалось избежать и пули, и виселицы, и каторги, меня довезли лишь до Архангельска. Там, в Сороти, небольшой приморской деревушке, я умирал от скуки, хотя девушки в тех местах!.. Обычно девушек сравнивают с ланью, ну а поморок я сравнил бы с породистыми кобылицами. Большие, сильные, дикие — эх, молодость! Но я тосковал по родине, скучал, был удручен и подавлен, — одним словом, я бежал от полярных сияний, белых ночей, поморок, лососины (две копейки за фунт) и пристроился на норвежское судно, зашедшее туда за лесом. Через полгода скитаний я оказался в Париже.
— Послушайте совета старого парижанина, — продолжал капитан. — Когда приедете в Париж, не носитесь по городу, как делают обычно все иностранцы, — он лишь ошеломит вас, и вы ничего не увидите. Посидите первое время в отеле и вслушайтесь в голос Парижа, потом прикажите отвезти себя на остров святого Людовика. Дорогой старайтесь не оглядываться по сторонам и в одиночестве пройдите остров несколько раз из конца в конец — лишь там вы почувствуете бессмертное дыхание Парижа. Во время прогулки можете думать о чем угодно, посвящение произойдет само собой.
— Спасибо, я именно так и сделаю. И напишу вам о своих впечатлениях. Хорошо?
— Буду очень рад…
Мне показалось, что старик смутился. Он даже встал с низкого табурета — меня он усадил в полуразвалившееся кресло, в котором я чувствовал себя очень удобно. Впереди было еще два дня, я ждал купца из губернского города Мельца, интересовавшегося моим имением. Если уж и с ним не договорюсь, то придется сдать сад в аренду евреям, ходившим за мной по пятам, дом закрыть и оставить все «богатство» на добрейшего Дзятловича, который сам предложил свои услуги. Занятий у меня никаких не было и я с удовольствием беседовал с капитаном — мне было интересно с ним, и к тому же я надеялся уговорить его принять небольшую сумму или хоть что-нибудь на память о покойном.
Старик беспрерывно хлопотал по хозяйству, возился у огня, стучал тарелками; я расспрашивал его о самых разных вещах — меня, например, заинтересовал конский череп, висевший на почетном месте, над ружьями, но он неизменно возвращался к Парижу и говорил так увлекательно, что мое намерение — оно было давним, а после получения наследства вполне достижимым, — лишь сейчас превратилось в твердое решение, которое, впрочем, я никогда так и не смог осуществить.
