Многие, пройдя в цепях по этапу до самых Нерчинских рудников, полагали, что свершили еще один подвиг, что страдания их зачтутся. Сперва все мужественно терпели, а кандалы носили с гордостью.
Но время шло, и медленно, незаметно осыпались их лавровые венки. Пережитое потихоньку становилось воспоминаниями. А наверх выплывала тоскливая сибирская правда: сегодня ли, завтра, через десять, через пятнадцать ли лет — все одно и то же. Всегда будет решетка на окне и кандалы на ногах. Будет надзиратель с плетью, конвой с заряженными ружьями, будут рядом грабители, воры, бродяги. Навсегда далекими и уже как бы чужими стали родственники, живущие своей особой, отдельной жизнью где-то там, неведомо где, в утраченной отчизне. И многим в голову закрадывалась отчаянная и естественная мысль — для чего жить? И, подумав так, кто-то вешался на ремешке, кто-то тайком готовил отраву, кто-то искал столкновения с конвоем и падал от пули. А остальные? Остальные жили.
Каторжная беспросветная явь убивала в душах прекрасные чувства. Добавляла по капле горечи. И вот человеку становилось тоскливо, мерзко. И думал сломленный человек — а, все равно!
Сдал и пан Злотовский. Драли его розгами раз, и второй, и третий. Били кулаком по благородной папской физиономии, так же, как когда-то били мужиков его экономы в Злотой Воле, в Злотой и в Злотовке. Стал он смирным, научился покорности. Вскакивал, стоял навытяжку, руки по швам держал, когда в камеру входил начальник, или помощник начальника, или какой-нибудь хлюст из канцелярии. На работе срывал шапку и безразличными, пустыми глазами смотрел на проходящего чиновника. Работал вместе со всеми, в жару и на морозе, по колено в воде и среди удушливой алебастровой пыли в каменоломнях. Прежде, еще помещиком, тяжелым трудом ему казалось, сидя на коне, присматривать за жнецами да подгонять работников. А теперь надрывался наравне со всеми, и руки у него стали такие же черные да покореженные, как у Франека.
Разбирался раньше помещик в любой работе, знал, кто в фольварке лениво работает, и подгонял, и ругал, и арапником учил уму-разуму. А тут Франек научил его, как надо своими руками работать. Первое время не раз вырабатывал за него бывший батрак весь урок, а потом показывал хитрые мужицкие способы, как обмануть надзирателя, что с плетью над ними стоит.
И нахваливал Франек каторжные работы:
— Нет, барин, не так тут за нами смотрят, как надо бы. Тут-то часом даже полегче, чем в имении.
