Таньский с любопытством осваивал пространство, которое распахнулось перед ним столь чудесным образом. Некоторое время он кружил в разных направлениях и не встречал на своем пути препятствий. Ему даже показалось, будто темнота поредела, он снова увидел громаду города, и огоньки, и фонари на Обозной, а слева, со стороны города брезжил тусклый, едва заметный свет. Он двинулся на него, и на протяжении нескольких сотен шагов ни на что не наткнулся.
Свет приближался, становился все более явственным, пока наконец не проступило ребристое полотно забора, а на нем светлые вертикальные полосы. Таньский припал лицом к доскам и долго смотрел в щель. Сразу же за забором горел керосиновый фонарь, в его слабом свете был виден какой-то домик, а перед домиком распряженная подвода с бревнами. Таньский долго наслаждался открывшимся пейзажем; вид этот доставлял ему неизъяснимое удовольствие и в один миг пропали и стыд перед самим собой за свою слабость, и апатия, и беспомощность. Глядя на эту уснувшую лачугу, на закрытые ее ставни, он чувствовал в ней совсем рядом хоть какую-то жизнь и находил утешение в том, что на божьем свете не только он один да облава, сжимавшая вокруг него кольцо. И Таньский начал подтрунивать надо всем, начиная с себя. На мгновение в нем ожил юмор, он даже улыбнулся.
Пройдя немного, он приблизился ко второму фонарю, опять посмотрел в щель и опять увидел одноэтажный домик и даже свет в двух окошках, пробивавшийся сквозь красные занавески. Этот свет в окнах обрадовал его несказанно.
«Как бы там ни было, а, наверное, уже очень поздно». И, словно в ответ, издалека донеслись медленные, мерные удары.
Таньский поразился:
«Двенадцать — двенадцать? Как же это может быть?» — Но он хорошо различал звуки. Это на святом Флориане. Не могло быть никаких сомнений, но он все-таки достал часы и, поднеся их вплотную к щели в заборе, попытался рассмотреть циферблат. И действительно, часы показывали десять минут первого.
«Неужели все произошло меньше, чем за час? Непостижимо!»
Ошеломленный, он приложил часы к уху.
«Идут!.. Впрочем, ничего удивительного. Просто я болен, у меня жар. И то еще счастье…»
Убедившись, как мало времени прошло, Таньский склонен был теперь посмеяться над облавой. Он быстро шел вдоль забора, довольствуясь крохотными полосками света, который проникал сквозь щели. Через несколько минут забор привел его к большому одноэтажному дому; от поля он был отделен штакетником, а за ним торчало несколько деревьев небольшого садика. Таньский начал обходить дом. Все кругом спало, в окнах темно и, слава богу, ни намека на собаку. За домом он увидел калитку, которая приковала все его внимание. Он оперся о штакетник и подумал, не позвать ли дворника и, как ни в чем не бывало, велеть ему отпереть калитку.
