— Везучий Винничук, сукин сын.
— Я бы его тоже узнал, если бы мне не приказали стоять возле извозчиков на улице. Винничук всегда получает самую лучшую работу, а чем мы хуже? Где справедливость? Я и начальнику скажу…
— Триста рублей наградных! Господи боже мой… Вот уж кому везет, тому везет…
— Уговор, господа: не позволим Винничуку на этот раз отвертеться. Одну бумагу целиком на пропой. И никаких. Третья часть — это немного. Такое событие надо вспрыснуть.
— Погодите еще, — вступил в разговор четвертый агент, скептик и мизантроп, слабогрудый и немного кривобокий с той поры, когда некто, не опознанный по ночному времени, весьма чувствительно отколошматил его. — Погодите, он еще не ваш. Бывало ведь уже, что окружишь такого стервеца со всех сторон, а он все равно ускользнет, как сквозь землю провалится. Сколько раз бывало. Вот уж когда схватишь его, да руки за спину завернешь, да еще пару раз по морде… Знаю я их, сволочей, знаю… А если при нем револьвер, очень может оказаться, что по тебе же поминки справлять будут… Сейчас у них, гадов, пошла мода стрелять.
— Э-эх, служба наша…
Так беседовали сменившиеся агенты в комнатушке, затерянной в недрах огромного здания вокзала где-то между багажным отделением и залом третьего класса, толпились в коридоре, оклеенном расписаниями поездов, на повороте, где можно в момент вынырнуть и исчезнуть.
У огромных дверей зала второго класса господа какие-то нервно прохаживаются. Вот один закуривает папироску, второй вчитывается в циркуляр, вывешенный на стене, третий стоит у буфета, четвертый сидит на диване и делает вид, будто бы дремлет.
А он их видит, давно уже видит все, что делается вокруг.
Он уже давно изучил каждый выход, оценил силы каждого филера. Не удастся… Еще минуту назад можно было попробовать, а сейчас поздно. Поезд ушел, в зале пусто, на перроне пусто, перед вокзалом пусто.
Попался, надо же, попался…
Он сосредоточивается и судорожно перебирает в уме, что у него в бумажнике, в карманах.
В какой карман лезть, какую бумагу надо уничтожить, листок, записку? И он с радостью убеждается, что на этот раз ничего у него с собой нет, кроме блокнота, исписанного шифром собственного изобретения, разгадать который не по зубам никому.
Какое счастье! Потому что совсем не хочется думать, ни о чем уже не хочется думать.
Чемодан с прокламациями не в счет. Кому могут повредить прокламации? Жалко только — пропадут.
Все готово. Чего эти канальи ждут? Все же готово. И можно будет отдохнуть. Наконец-то, наконец!
