Молодость, однако, взяла свое. Он выздоровел и кончил курс.
Приехав в имение отца, не заезжая в дом, он приказал остановиться у церковной ограды и упал, обливаясь слезами, на могилу матери. Слезы облегчили его. Несколько времени провел он в тихой молитве и как-то совершенно успокоился. Странное сознание появилось в его уме: ему показалось, что когда мать была жива — он мог быть с нею в разлуке, не видеть и не слышать ее, теперь же она везде и всегда будет около него, он будет не только слышать, но и видеть ее. Он почувствовал это как-то не умом, не сердцем, а всем существом своим, и не только успокоился, но как-то странно радостно стал думать, что она умерла.
«И ей, и мне лучше!» — мелькнуло в его голове.
Он снова почувствовал, почувствовал всем существом своим, что это было именно так.
В отце он не нашел перемены. Казалось, в его жизни ничего не случилось. Он не изменил ни на йоту ее режим: те же охоты, пикники, попойки…
Встрече с сыном придал он деловой характер. Через несколько же дней ассигновал ему довольно крупную сумму в год для жизни в Москве студентом и тотчас выдал треть.
Видно было, что он его выпроваживал. Сын стеснял его.
Тот понял и, посетив еще раз могилу матери, уехал в Москву.
Отец его не задерживал.
Снова еще неизведанные впечатления — первые шаги самостоятельной жизни.
Быстро, быстро несутся воспоминания, приближаясь к роковому моменту. Первые лекции, экзамены, кружок товарищей, споры, — споры без конца на отвлеченные темы в наполненной табачным дымом комнате, мечты об идеалах, славе, исполненном долге…
Какая-то горькая усмешка появилась и теперь на лице варнака.
Он на четвертом курсе. Одна из первых лекций в начале учебного года. Каждый год в это время появляются в университете новые лица — еще совсем юноши, робко, нетвердою походкою вступающие под своды храма наук. Как бы чем-то испуганные, чего-то конфузясь, с тетрадками в руках, сторонясь других, ходят они по коридорам и залам; это первокурсники, находящиеся еще под свежим впечатлением гимназической скамьи.
Между ними в этот год оказался юноша, еще совсем мальчик, с нежным, как у девушки, миловидным, безусым лицом, с вьющимися белокурыми волосами, с восторженным взглядом светло-голубых глаз.
Его как-то потянуло к этому юноше. Он искал с ним встречи. Это было тем легче, что первокурсник был тоже юрист.
Раз завязался незначительный разговор.
— Стоцкий! — счел долгом представиться юноша.
— Бартенев! — отвечал тот.
