Во время этой горячей тирады Бориса Александровича в передней раздался сильный звонок.
— Крюковская, Надежда Александровна, — таинственно доложил вошедший Аким. — Очень вас желает повидать. Так я сказал, что вы почиваете. Нездоровы-де, потому вы не велели принимать никого. Она не уходит, дожидать просит.
— Зачем ты сказал, болван, что я дома? — с досадой крикнул Владимир Николаевич.
— Да как же в такую пору-то. Рань ведь! — отпарировал Аким.
— Эх, черт возьми! — вскочил с кресла Бежецкий.
— Совестно страшно мне ее… как сказать? Это ужасно! Отказать неловко, — взволнованным шепотом продолжал он.
— Ну-с, так я теперь отправлюсь, — подмигнул лукаво Шмель Акиму, расшаркиваясь перед Бежецким. — К вам пришли, заниматься некогда будет. В другой раз зайду. Счастливо оставаться, Владимир Николаевич. Не хочу вам мешать. До свиданья.
— До свиданья! — машинально повторил Бежецкий.
Шмель быстро удалился.
Владимир Николаевич все продолжал стоять с совершенно растерянным видом.
— Как же быть, — думал он. — Вот положение… Она, впрочем, хорошая, простая, добрая… Разве покаяться во всем…
— Нет, не могу, — отогнал он эту мысль. — Ей больше чем кому-нибудь не могу… Презирать будет. Очень уж чистая у нее душа. Нет, слишком дорожу я ее мнением. Au nom du Dieu, что придумать! Нет, не выпутаться…
— Так как прикажете? — вывел его из нашедшего на него столбняка вопросом Аким.
— Что?
Владимир Николаевич оглянулся кругом.
— Хорошо, что Шмель ушел, — подумал он, — без него все лучше, а то бы и он заметил. Ужасное положение! И выхода нет. Повидаться-то с ней хотелось бы. Три дня не видал… Эх! Делать нечего, надо принять. Будь что будет!
— Проси! — кивнул он Акиму.
Тот быстро вышел.
Надежда Александровна Крюковская, таинственный доклад о приезде которой Акима так сильно взволновал Владимира Николаевича, была премьерша драматической труппы при театре «Общества поощрения искусств», в котором, кроме любителей, служили на жаловании и «заправские» артисты.
Среди последних талантом, красотой и молодостью выделялась Надежда Александровна, но это ее превосходство не возбуждало, против обыкновения, среди ее товарищей по сцене завистливого недоброжелательства: так умела эта еще почти совсем молоденькая девушка поставить себя в их разношерстной среде. Она относилась ко всем служившим с ней с сердечною теплотою, готова была всегда с подкупающей сердце искренностью придти на помощь нуждающемуся из товарищей, в каком бы ранге ни состоял он или она на сцене, и последние платили ей восторженным обожанием.
