Бежецкий захохотал и бережно положил деньги в карман.
— Так что в сущности она должна мне быть благодарна, что я взял эти деньги. Я ее поступок облагородил.
Ему пришло в голову, что это очень похоже на философию Шмеля, и он поморщился.
Вспомнив Бориса Александровича, он вспомнил и о делах вверенного ему общества.
— Да… В нынешнем году я стал поопытнее. В прошлом перед общим собранием заблаговременно не запасся деньгами, спустил и свои, и общественные, и не помоги Шмель с отчетами, да Крюковская, тогда же был бы мне крах. Ух, как было жутко. А теперь, через три дня заседание, надо подавать отчеты, а у меня уж сегодня все деньги в сборе. Да-с! Теперь меня Величковскому спутать не придется. Крепко сижу, сам черт не брат. Все общество передо мной на задних лапках ходит. Чествуют меня и уважают.
Владимир Николаевич самодовольно улыбнулся.
Вдруг взгляд его снова упал на письменный стол. Он заметил на нем письмо и взял его.
— Письмо от Крюковской! Эта скотина никогда не доложит. Вот и еще экземпляр! Ну, эта, положим, не чета другим, ее ни с кем сравнить нельзя. Остальные так… веселее живется, а эта…
Он не окончил своей мысли, распечатал письмо и углубился в чтение, усевшись перед столом.
Крюковская уведомляла его, что приедет к нему, и просила быть дома. Бежецкий бросил письмо на Стол и задумался.
Он стал анализировать в уме свои настоящие отношения к этой, любимой им, женщине, так много сделавшей для него.
Он начал с мысли о предстоящем с нею свидании.
— Опять, вероятно, объяснение, — начал снова он думать вслух, — вечно чего-то ей недостает, а мне это скучно! Уф! Тяжело становится. И отчего во мне это? Разве не люблю? Нет, люблю и жаль мне ее, она мне дороже других, а чего-то нет во мне к ней!
Бежецкий опустил голову.
— Наконец, я сам себя перестаю понимать, не могу разобрать моих к ней отношений. Черт меня знает, что я такое? Или я не способен любить, потерял эту способность? Много жил! Да нет. Ведь вот без нее мне скучно. Отчего же при ней так тяжело. Просто душно как-то! Сознаю, что она хороший человек и меня любит и я ее люблю, должно бы быть с ней легко, а между тем, как вместе — вот так и хочется сбежать. Что это за дурацкая у меня натура? И она чувствует это, хотя и не говорит. Да… страшно жаль мне и уважаю я ее…
Он вдруг вздрогнул и поднял голову. Видно было, что новая мысль осенила его.
— Уважаю, — повторил он, — вот, должно быть, отчего и тяжело мне Уважаю ее, а сам не такой. Понимаю, что есть качества, за которые можно уважать человека, а сам таким быть не могу, не умею…
