Центральный Комитет Компартии республики и обком партии поручали горкому в десятидневный срок закончить мобилизацию и отправить на Урал полторы тысячи человек; трудовая армия Мехраба, к сожалению, подумал Олимов, такой численности еще не достигла. Он пошел к Носову.
…Григорий Михайлович Носов, первый секретарь горкома партии, был крепко скроенный человек, высокого роста, с крупными чертами лица. Серые улыбающиеся глаза в ореоле рыжеватых бровей и ресниц, густой ежик волос на голове придавали его лицу какое-то детское выражение, особенно когда он чему-нибудь удивлялся. Голос его, не вязавшийся с этим выражением, — низкий, внушительный. Он был непоседлив и постоянно двигался по кабинету, то и дело подходя к собеседнику.
Вот и теперь Носов легко поднялся, предложил Орифу папиросу. Оба молча задымили.
— Не так уж сложно найти и отправить людей на Урал, друг мой! — начал Григорий Михайлович, как обычно, на хорошем таджикском языке с чуть заметным русским акцентом. — Но по тому, как обстоят дела у нас сегодня, это, как говорится в вашей таджикской поговорке, первая лепешка сырая, а по-нашему — первый блин комом… Вы помните, сначала разговор шел о двух сотнях людей? Сейчас эта цифра дошла до полутора — двух тысяч, завтра-послезавтра она может достигнуть десяти — пятнадцати тысяч. Что будем делать тогда?..
Ориф в раздумье поднял глаза на Носова.
— По-моему, Григорий Михайлович, следует закрыть какие то второстепенные предприятия, артели…
Носов перестал ходить, нахмурил брови.
— И вы уверены, что именно таким путем мы решим эту проблему?
— Эх, дорогой товарищ Носов! — в сердцах воскликнул Олимов. — Если бы некоторые товарищи, наши руководители, не отказались от предложения Государственного комитета обороны и область приняла бы эвакуированные военные заводы, разве обсуждали бы мы теперь с вами эту проблему?!
— Кто знает, Ориф Одилович? Не существуй этой проблемы, наверняка возникла бы какая-нибудь другая, да еще посложней…
Ориф удивился:
— Неужели и вы, Григорий Михайлович, отказались от своего мнения?
— Нет, Ориф. — Носова с Олимовым связывали дружеские отношения, он был старше лет на десять — двенадцать и по праву старшего брата иногда, когда они оставались наедине, обращался к нему по имени. — Вовсе не передумал, дорогой. Более того, не далее как сегодня мы в довольно резких тонах выясняли наши отношения с одним из ответственных деятелей республики. Правда, по телефону…
— Вот как… — невольно в волнении приподнялся со своего стула Ориф.
