Честно признаться, Ориф не ожидал такой реакции отца: тот был разгневан не на шутку, и ему тотчас захотелось открыть Одил-амаку всю правду, чтобы снять и с себя, и с него этот гнетущий груз взаимного недоверия. Но отец опередил сына, посчитав, что тот уже достаточно откровенно излил ему свою душу: упрекнув, посоветовал Орифу отказаться от ответственной руководящей работы, если в будущем он станет столь же нерешительно исполнять свой долг, проявлять слабость духа, ибо такие люди приносят стране и народу больше вреда, чем пользы…
Выслушав горькие отцовские наставления, которые, несмотря ни на что, к великой радости Орифа, лишний раз подтвердили общность их взглядов и позиций, стали для него еще одним, вовсе не бесполезным уроком, и сын рассказал наконец Одил-амаку, как все обстояло на самом деле.
— Простите, отец, что не сразу признался! — извинился он. — Я хотел взвесить на весах вашей мудрости свое отношение к этому вопросу и особенно к Самандарову…
Растерявшись, Одил-амак сначала не знал, что ответить на это, и лишь после долгого молчания наконец промолвил:
— Вообще-то, сын мой, никогда не забывай об уважении к старшим. Противоестественно угодничать, добиваться их расположения, но уважать надо! Должен сказать, дорогой, ты облегчил боль моего сердца, снял с него груз, признавшись в истинном отношении к этому делу.
В ту ночь так и не сомкнули глаз ни Одил-амак, ни Ориф. Им о многом надо было поговорить — они давно не виделись — и о семье, и о брате с сестрой, и о положении на фронте, о состоянии дел в области и республике, о призыве на воинскую службу и в трудовую армию…
— Видно, война эта будет нелегкой и долгой, сынок? — вопросительно произнес Одил-амак под конец их беседы, когда уже стало светать.
— Да, отец, положение тяжелое. Все от мала до велика должны быть готовы к исполнению священного долга… Возможно, и нам с вами придется взять в руки оружие.
Эти слова больно ранили сердце старого человека. Одил-амака волновала судьба детей и внуков. Они только-только начинают жить. Уцелеют ли они в безжалостной буре войны, останутся ли живы в этой кровавой бойне? Неужто кому-то из них суждено…
Одил-амак тяжело вздохнул, у него перехватило горло и глаза наполнились слезами. Он отвернулся к стене, чтобы Ориф не видел его слез. Но Ориф уже крепко спал.
