Судя по тем немногим данным, которые есть у нас о жизни Апулея, он кажется одним из тех, кто длительное время уклонялся от окончательной борьбы с матерью ради освобождения своей мужественности. Из-за того, что он искал убежище в гомосексуализме и в интеллектуальных способах жизни, таким образом устраняя женское начало, человек конкретных действий в нём не был вызван к жизни, не вел борьбу с принципом матери. И теперь в романе Апулей пытается компенсировать то, чего ему недоставало. Луций сейчас представляет мужчину в нём, ту часть, которая, по крайней мере, в ожидании, проходит прямо через реальную борьбу с материнским комплексом во всех его положительных и отрицательных аспектах. Таким образом, Апулей создал образ человека, который сейчас проникает, не интеллектом, но в реальной действительности, в царство темной матери и в выхолащивающие действа, которые она играет с ним, он приносит в реальность ту часть своей личности, которая была исключена из его жизни.
К сожалению, мы не знаем точно, когда он писал этот роман, но, скорее всего, после женитьбы. Сознательно он явно был человеком, боящимся иррационального, хтонического аспекта женского принципа, потому что, как мы знаем, он женился на интеллектуальной женщине, которая стала его помощницей в писательстве и лекциях. Чувствительные мужчины часто боятся элементарной бессознательной примитивности внутри себя и у женщин, и поэтому счастливы, если могут найти женщину, которая могла бы разделить часть их интеллектуальных интересов, потому что это их немного защищает от хтонической преисподней. Судя по женщине, на которой он женился, Апулей должен был быть таким человеком с сильным духовным уклоном и определенным страхом перед хтоническим женским началом. Это было компенсировано очарованием этого темного мира, в который теперь проникает Луций, герой его фантазий.
Луций, однако, берет на себя отношение Апулея: он хочет исследовать весь этот мрак, не принимая на себя обязательств. Эта черта, которую Луций показывает в первой сцене, есть его главная проблема: его абсолютная решимость не посвятить себя лично своим приключениям, что, естественно, неправильно. Либо человек предохраняет себя от этого, но тогда не получает никакого опыта, или же исследует честно и тем самым вовлекается. Ничего нельзя изучить, не будучи внутренне вовлеченным. Именно так обстоит дело даже в науке. Воздействие этой истории, к которой Луций показывает эстетизированное литературное отношение, не помогает. И можно ясно видеть, то что всегда случается: оно просто подкрадывается к нему сзади.
