— Хорошо, Вероника… Что касается поствитализма… Этот изобретенный мной термин состоит из двух частей. «Пост» — приставка, означающая «после», а «вита» — это природная жизнь, та, что существует на Земле и частью которой мы с вами являемся. Поствита — это жизнь, которая будет после виты. Поствитализм — это теория о том, как и почему появится поствита. Понятно?
— Не очень… Хотелось бы поподробней. Почему мы ничего не знаем о вашей теории?
— Видите ли, Ника… Сейчас я как раз завершаю третью главу первого тома об основах поствитализма. И надеюсь, что года через три-четыре он выйдет в свет.
— Но это же очень долго!
— А как вы хотели? Много работы. Нужно все написать, скомпоновать, отредактировать, сверить цитаты, составить список литературы и т. д. и т. п.
Мы немного помолчали, и профессор посмотрел на часы. И тут меня как будто что-то толкнуло изнутри.
— Ладимир Михайлович, а что если… Что если вы мне расскажете про вашу теорию, а я опубликую интервью в нашем журнале?
— Интервью? Вы знаете, не люблю я эти интервью… Что серьезного можно рассказать в интервью? Речь все-таки не о дамской моде…
Мы снова помолчали. Но я уже не могла остановиться.
— Ну, а если это будет несколько интервью? Если мы сделаем целую серию — так чтобы все удалось рассказать. Или, например, книгу… Популярную…
Профессор на минуту задумался, и вдруг неожиданно согласился:
— Популярную? Ну что ж, давайте попробуем.
С этими словами Ладимир Михайлович вручил мне экземпляр своей известной в футурологических кругах монографии «Nano Sapiens».
— Вот, почитайте для начала. Этой работе уже больше десяти лет. В ней содержатся основные идеи поствитализма. Разумеется, за это время кое-что изменилось… Удалось сделать ряд интересных выводов. Должен сказать, что некоторые из них предрекают нам далеко не беззаботное будущее…
Заинтригованная этими словами, т. к. и сегодня в мире не все так уж беззаботно, я поблагодарила профессора. На этом мы и расстались, договорившись встречаться каждую субботу в институте профессора.
…И вот в моих руках первая часть книги с записью наших бесед. Бесед, которые изменили мои представления не только о будущем, но и о настоящем, и даже о прошлом.
Второй эпиграф к ней — это слова песенки из старого детского кинофильма. Я предложила его, когда работа над книгой была уже почти завершена. Профессор по своему обыкновению задумался, потом пожал плечами и согласился».
