Сперва викарий не видел ничего, кроме мятущейся тени, похожей на сорванный ветром кусок клеенки, которым фермер прикрывает поленницу. Под клеенкой ничего и никого не было, и он решил ехать не сворачивая, в надежде, что кривая вывезет, но погребальный покров его судьбы, готовый вот-вот сомкнуться над ним, вдруг обернулся крылаткой. Когтистый нетопырь бил перед ним бурыми твидовыми крыльями. Это был человек, старик, тот самый, выживший из ума пчеловод! Он, пошатываясь, двигался наперерез машине, размахивая руками, как мельница, как гигантская обезумевшая ночная бабочка. Мистер Паникер крутанул руль влево. Стоявшая рядом с ним на сиденье початая бутылка бренди, изъятая у беспутного сына и превратившаяся вдруг для отца в единственное утешение в невзгодах, взвилась в воздух и треснулась о крышку ящика для перчаток, щедро окропляя содержимым все вокруг. На протяжении долгих лет малолитражка викария влачила жалкое существование, двигаясь то ползком, то толчком, то рывком, грозя при этом каждую минуту заглохнуть, но теперь вдруг обрела желанное чувство осязаемой свободы и принялась закладывать на шоссе череду широких балетных петель, причем они переходили одна в другую, так что на гладкой черной щебенке проезжей части возникло что-то вроде нарисованной неопытной рукой ромашки. Именно в этот момент преподобный Паникер смог в очередной раз убедиться в извечности злой иронии своих отношений с Божественным провидением. Метрах в шести от начальной точки бешеной эскапады машина вдруг послушно развернулась капотом в сторону Лондона, затряслась и встала как вкопанная, не то устав, не то раздумав выписывать кренделя. Двигатель бурчал, единственная уцелевшая фара щурилась под проливным дождем. Казалось, машине всыпали по первое число за неуместность подобных вывертов, и теперь она вновь готова была смиренно следовать в заданном направлении. Спутанные мысли викария, до этого представлявшие собой камеру сгорания, подпитываемую горючим из двух баков — неумелого прикладывания к горлышку и опьяняющей ярости, — тоже, казалось, рывком встали на место. Куда он едет? Что он творит? Да неужто все, в конце концов, обошлось? Неужели можно просто поддернуть брюки повыше, вылезти из машины и бежать прочь сломя голову?
Левая дверь распахнулась. Будто гонимая порывом ветра волна, вздымающая тучу брызг, на сиденье обрушился старец. Дверь захлопнулась. Старик принялся отряхиваться, как тощая мокрая собака.
