Старик поднялся с кресла и ткнул черенком трубки в сторону Паникера-младшего.
— Этого человека били? — спросил он.
Даже миссис Паникер голос старика показался каким-то брюзгливым и жалким, словно факт избиения ее сына полицейскими был проявлением некой высшей справедливости, заранее обрекавшей любую малодушную попытку протеста с его или с чьей-либо иной стороны на поражение. Ужас происходящего боролся в ее сознании с горьким шепотом, повторявшим: «Доигрался! Доигрался!» Ей понадобилось все ее самообладание — а его было в избытке, годы практически ежеминутных упражнений в долготерпении свое дело сделали, — чтобы не броситься к сыну через всю комнату, не обхватить руками его бедную разбитую голову, пусть только для того, чтобы пригладить копну темных всклокоченных волос.
Оба полицейских, прихожане мистера Паникера, наконец-то ей удалось вспомнить их фамилии: один — Ноакс, другой — Вуллитт, прищурившись, разглядывали старика с таким видом, словно он перемазался за завтраком и забыл утереть рот салфеткой.
— Он сам упал, — сказал Ноакс, хотя, может, это был и не Ноакс.
Вуллитт кивнул:
— Не повезло парню. Бывает.
— Да неужели? — бросил старик.
Едва он приступал к очередному своему долгому и пристальному осмотру, как всякое выражение уходило с его лица. Так вода уходит в песок. На этот раз объектом его внимания стала разъяренная физиономия Реджи, который испепелял старика ненавидящим взглядом, что удивило миссис Паникер куда меньше, чем промелькнувшая вдруг в глазах сына растерянность, когда он потупился и уставился на лежавшие на коленях тощие смуглые запястья. Сейчас он выглядел намного моложе своих двадцати двух лет.
— Она-то чего тут забыла? — наконец выдавил он.
— Ваша матушка собрала вам кое-какие личные вещи, которые, не сомневаюсь, вам пригодятся, — сказал старик. — Однако, если вы против, я попрошу ее подождать на улице.
Реджи исподлобья взглянул на мать, и в его кислой мине можно было разглядеть что-то похожее на «спасибо», некую сардоническую благодарность, дескать, не такая уж она мать-ехидна, как он всегда думал. И хотя по ее бухгалтерии — а для себя у нее ни кредитов, ни авансов не было — она никогда его не предавала, но всякий раз, стоило ей встать на его сторону, он воспринимал это с таким, как сейчас, скептическим изумлением.
— Да плевать мне, пусть сидит где хочет.
— Ошибаетесь, — процедил старик. — Вам далеко не плевать. Так. Угу. Ну, ладно. Может быть, вы расскажете мне о своем приятеле по фамилии Блэк? У него магазин на Клаб-роу.
