— Поджарый, что твоя гончая, — позднее докладывала она супругу.
В чертах его лица, в выцветших, но умных и цепких глазах под тяжелыми веками тоже сквозило что-то собачье или, скорее, волчье. Эти глаза не упускали ничего: ни антуража станции, ни окружающих предметов, ни расклеенных по стенам объявлений, ни того, что в них написано, ни валявшегося под ногами сигарного окурка, ни гнезда, кое-как построенного скворцами под стропилами крыши-козырька. А потом эти глаза, эти волчьи глаза заметили ее. В них сквозил такой голод, что она в ужасе отпрянула и треснулась затылком о чугунный столб, наверное, до крови, потому что из волос потом пришлось вычесывать катышки запекшейся крови. Голод волчьих глаз был беспредметен, если в принципе возможен беспредметный голод (в этом месте плавное течение рассказа миссис Паникер нарушилось внятным неодобрением супруга по поводу «романтической пылкости» ее воображения), поскольку он был продиктован не похотью, не аппетитом, не злым или добрым умыслом, отнюдь! Позже она поняла. Старик изголодался по информации. И вместе с тем в этом взгляде чувствовались поразительная живость, холодная энергия, если не сказать бодрость, словно пожизненный режим постоянного наблюдения обеспечил его органам зрения, только им одним, вечную молодость. Сутулясь, как все высокие старики, но не горбясь при этом, он стоял на ярком апрельском солнце, кутаясь в крылатку, и изучал миссис Паникер, рассматривал, осматривал ее открыто, не таясь. Накидка, как она потом вспоминала, пестрела заплатами, поставленными с полным пренебрежением к цвету или фактуре ткани, и, видать, сотни раз была штопана-перештопана нитками всех цветов радуги.
Тем временем подошедший лондонский поезд извергнул из своего чрева несколько гигантского размера ящиков с проделанными в них через равные промежутки отверстиями. На каждом значилось легендарное имя старца, а на боковой стороне отчетливо читался адрес отправителя — какой-то город в штате Техас. Позже миссис Паникер узнала, что кроме прочих заокеанских диковин внутри находились тяжелые лотки с яйцами пчел доселе неизвестного в Англии вида.
Реакция мистера Паникера на подробный отчет жены о встрече со знаменитым старцем была вполне закономерной. Он вздохнул:
— Весьма прискорбно, что пчелы старой доброй Англии для него недостаточно хороши.
Сейчас миссис Паникер и старец сидели бок о бок в задней комнате ратуши. Сквозь одинокое оконце по помещению расходилось словно бы провоцируемое стариком жужжание пчел, неотвязное, под стать этому удушливому дню. Всю последнюю четверть часа, пока они ждали, когда приведут арестованного, он раскочегаривал и посасывал трубку. Ничего гаже, чем дым его табака, миссис Паникер, выросшей в доме, где кроме нее жили семеро братьев и вдовый отец, нюхать не доводилось. Клуб дыма висел в воздухе, густой, как овечья шерсть, расползаясь в косых лучах беспощадного света на петли и загогулины.
