— Да. Вы хотели поговорить со мной наедине?
В ответ Теодор принялся мерить шагами комнату в серьезном, однако бодром предвкушении.
— Как у него настроение? Как он, по-вашему, отреагирует? Он ведь довольно вспыльчивый парень, — а мне хочется быть уверенным, понимаете, — и правильно подобрать тон для нашей беседы.
Я пожал плечами:
— Да с ним все в порядке, я полагаю. Мы съездили в Беллвью — виделись с этим Вульффом, который застрелил маленькую девочку, — и все это, надо признаться, чертовски испортило Ласло настроение. Но он отыгрался по дороге назад — на моих ушах. Как бы там ни было, Рузвельт, поскольку я до сих пор не понимаю, зачем он вам понадобился и что…
Меня прервал знакомый легкий стук в дверь, и на пороге вновь появилась Сара. За ней в кабинет вошел Крайцлер: прежде чем войти, они явно болтали друг с другом — эхо разговора просочилось в кабинет. Однако я успел заметить, как Ласло пристально изучает Сару. Это было почти неуловимо, но чертовски знакомо — именно так большинство людей реагируют на женщину в Управлении.
При виде Крайцлера Теодор мгновенно вклинился между ним и Сарой.
— Крайцлер! — воскликнул он, прищелкнув языком. — Приятно, доктор, очень приятно вас видеть!
— Рузвельт, — произнес Крайцлер, тепло улыбнувшись в ответ. — Давненько не виделись.
— Слишком, слишком давно! Ну что — сядем и побеседуем или же мне распорядиться вынести все из кабинета, чтобы мы наконец смогли насладиться реваншем?
Последняя фраза Теодора касалась их первой встречи в Гарварде, переросшей в боксерский поединок. Мы посмеялись, рассаживаясь по креслам, лед в мгновение ока треснул, и мысли мои скользнули в те далекие времена.
Хоть я знал Теодора задолго до его появления на первом курсе Гарварда в 1876 году, близко общаться нам тогда не довелось. Вдобавок к своей вечной болезненности он производил впечатление прилежного и благонравного юноши, тогда как мы с моим младшим братом прилагали все мыслимые усилия, насаждая хаос и анархию на улицах, соседствовавших с нашим Грамерси-парком. Мы были «Главарями» — на самом деле этим прозвищем нас наградили друзья родителей, и оно всплывало всякий раз, лишь стоило зайти беседе о неизбывном проклятье, покаравшем образцовое стадо нашей семьи двумя безусловно паршивыми овцами. В жизни все обстояло, конечно, далеко не так мрачно — в наших проделках не было особого зла или порока, просто мы предпочитали учинять свои выходки в составе небольшой, но крайне задиристой ватаги, состоявшей из соседских ребят, чьим домом служили задворки и переулки вокруг Газового Завода, лежавшего к востоку. Ребята эти считались приличной компанией в нашем затхлом уголке никербокерского общества
