Его голос умолк, смешавшись с плеском воды под нами и шорохом неизменного бриза, веявшего над рекой.
— Их обоих — так же?.. — спросил я, глядя на Теодора, рассматривающего тело.
— Фактически да. Горло перерезано. И обоим здорово досталось от крыс и птиц — так же, в общем, как и этому. Не самое приятное зрелище.
— Крысы и птицы?
— Глаза, — ответил Рузвельт. — Детектив-сержант Коннор списал все на крыс, на охотников за падалью. Но все остальное…
В газетах ничего не писали про этих детей, хотя здесь не было ничего удивительного. Рузвельт был прав: убийства, казавшиеся нераскрываемыми, имевшие место среди бедноты или изгоев, редко фиксировались, и еще реже дело доходило до полицейского расследования. А если жертвы относились к той части общества, чье существование до сих пор вообще официально отрицается, шансы на огласку дела стремительно съеживались до вовсе мизерных размеров. На секунду я представил, что сказал бы мой редактор в «Таймс», предложи я ему запустить историю про мальчика, который жил тем, что красился, как молодая шлюха, и продавал свое тело взрослым мужчинам (а ведь многие из них до сих пор считаются респектабельными людьми), и его однажды безжалостно зарезали в одном из темных уголков нашего города. Думаю, мне бы сильно повезло, если бы после такого предложения меня просто уволили — принудительное заточение в Блумингдейловском приюте для умалишенных представлялось куда более реальным.
— Я много лет не виделся с Крайцлером, — задумчиво пробормотал Теодор, до сих пребывавший в некоторой отрешенности. — Хотя он прислал мне очень доброе письмо, когда… — На мгновение он запнулся. — Да, это было действительно трудное время.
Я сразу понял, что он имеет в виду. Теодор вспомнил о смерти своей первой жены Элис, которая в 1884 году отошла в мир иной, дав жизнь их дочери, носившей то же имя. Похоронив жену, Теодор поступил так, как он всегда поступал в подобных ситуациях, — вычеркнул из памяти все, что так или иначе напоминало об этой трагедии, и больше ни единым словом к ней не возвращался.
— Однако, — обратился ко мне Теодор, пытаясь отогнать неприятные мысли, — наш милейший доктор вас, должно быть, вызывал не без причины.
— И будь я проклят, если знаю, в чем она заключается, — ответил я, пожимая плечами.
— О да, — произнес Теодор, сопроводив реплику добродушной ухмылкой. — Загадочен наш друг Крайцлер, загадочен, как китаец. Хоть и я тоже за последние месяцы навидался всяких странностей и ужасов — и, пожалуй, слишком многого навидался… Но, полагаю, способен угадать его замысел. Вы понимаете, Мур, я был вынужден закрыть глаза на все эти убийства, поскольку Управление отнюдь не горело желанием браться за расследование. А впрочем, даже если бы и взялось, ни одному из наших детективов не под силу увидеть смысл в подобной бойне. Но этот мальчик и это страшное кровавое месиво, в которое его превратили… Правосудие не может оставаться слепым бесконечно. У меня есть план, и, я полагаю, он есть и у Крайцлера, а вы, думаю, — тот самый, кому предназначено объединить наши усилия.
