Он громко рассмеялся, было досадно, даже крикнул ей вслед:
— Подумаешь, невидаль.
Настроение было немного испорчено. Он был уверен, что она просто воображала — мол, студент ей слишком мелко, — рано или поздно ему удастся ее переломить, и она сделается как все: будет рада его ласкам и станет такой, какой он захочет.
Дома его ждала большая радость. Сначала мать около получаса читала ему нотации, что надо быть взрослым, ответственным человеком и прежде всего выполнять главную свою задачу: хорошо учиться. А под конец она сказала, чтобы он завтра переезжал в квартиру брата — уж очень тесно.
— Но смотри, — предупредила она строго. — Если что, опять вернешься, тогда уж всё.
Петя слушал равнодушно, он теперь знал себе цену, да и квартира не так уж была необходима: достаточно девчонок, которые всегда могут найти свободный угол. Он ещё подумал, почему мать не доверяет ему, не хочет понять, что он стал мужчиной и не нуждается в мелкой опеке. Если что, то и самостоятельно проживет.
На следующий день он позвонил Веронике, с которой неделю назад познакомился в институтской столовке. Пригласил её к себе. Дальше все шло как обычно. Правда, с досадой отметил про себя, что все время сравнивает Веронику с Нарусиной. Раздражало то, что девчонка явно проигрывала, хотя была недурна собой и кое-что умела неплохо. Но… стыло в её глазах какое-то равнодушие, даже скорее отчужденность, как будто не сам Петя её интересовал, а то, что он умеет делать с ней — и больше ей ничего и не надо.
А среди ночи Петя вдруг затосковал — так опустошенно и холодно стало на душе. Ему показалось, что он совершенно один в безграничном ночном мраке. За окном сиротски лепетала листва деревьев, холод полз от раскрытой форточки, пахло сыростью холодных июньских дождей, и рядом едва слышно посапывала во сне женщина, которая, в сущности, ему совершенно безразлична. Безразличны были и почти все предыдущие, помнилось лишь волнение первых дней, боязнь проштрафиться. А теперь знал, что опасения — пустяк, а страшно другое — чувствовать рядом холод отчуждения, тоску одиночества. Он представил, как ему казалось, всю землю: города, далёкие деревни, погруженные в сон, — представил длинную бесконечную череду таких же ночей. И почудилось ему, что каждый раз придёт к такой же безмолвной минуте, когда защемит сердце от необъяснимой обиды.
Раньше его нисколько не удивляла лёгкая циничность подруг, и сам был уверен, что надо быть насмешливым, грубым, потому что современный человек должен освободиться от разных глупостей, стать весёлым и успешным — это главное. А тихая Женька не в счёт, да она и сама, думал он, страдает от своих стыдливых комплексов.
