Невзирая на то, что я собственными глазами видела, какой здесь красивый и безобидный подводный мир, мне всё равно казалось, что сейчас появится акула и слопает меня. Или укусит морская змея. Или ударит током скат, ужалит медуза. Все те опасные для жизни человека существа, которых я видела когда-то в телевизионных передачах, мерещились мне в воде и пугали. Я болталась на безбрежной поверхности моря уже много часов. Солнце буквально сжигало меня. Нетерпимое жжение кожи на лице не давало мне покоя. Я переворачивалась то на спину, то на живот, чтобы не сгореть совсем. Меня начало знобить. Хотелось пить, есть, болела голова, потом появилась тошнота. Небо и огромный раскалённый солнечный круг качались надо мной. А я всё ждала и ждала, когда меня найдут, но не дождалась. Самое страшное меня ожидало впереди. И это страшное — ночь. Я уже почти ничего не соображала. Начались судороги в голенях и стопах ног. Вспомнила, как отец учил меня в детстве справляться с ними.
— Надо уколоть ногу булавкой или чем-нибудь острым, — говорил он, — или потянуть носок на себя.
У меня с собой были только длинные ногти да зубы. С помощью них я и решала эту проблему. Иногда во время судорог я резко дёргала на себя стопу за пальцы. Но всё это со временем перестало быть эффективным, и я орала от боли. Блики на воде от лунного света усыпляли меня. Я совсем обессилела и хотела спать. Мне было уже всё равно. Смирившись с участью, я согласна была утонуть, лишь бы закрыть глаза и заснуть. Казалось, что моя душа улетела куда-то. Я стала невесомой. На горизонте забрезжил рассвет. Но всё это уже было, как в тумане. Я успокоилась, устала и приготовилась умирать. Как вдруг вспомнила старушку-попрошайку с рынка.
— Кто же ей будет давать монетки, если я умру? — в отчаянии подумала я, словно кроме меня ей их никто никогда не давал.
И мне, почему-то, стало так жалко её. Я стала лихорадочно вспоминать лица женщин из той очереди, в которой стояла за белорусским творогом.
— Может, эта женщина будет давать ей монетку? — задавала я себе вопрос, вспомнив одну из них.
И сама же себе отвечала:
— Нет, эта точно больше давать не будет!
— Может быть эта или та?
Мысли лихорадочно сменяли одна другую, я словно бредила. И вот я оказалась в каком-то лабиринте. Мечусь в нём из тупика в тупик, а выбраться не могу. При этом непрестанно задаю один и тот же вопрос: «Кто же бабушке будет давать монетки, если я умру?»
— Что это за лабиринт? — подумала я, — и почему я знаю, что мечусь в нём, но себя в нём не вижу?
