Я слышал ее неровное дыхание, слышал, как мечется по подушке, как что-то бормочет сквозь сон, кого-то зовет, а потом и вовсе начала тихо всхлипывать. Я слушал, я прислушивался к ней и к себе, я ощущал, как медленно, но неумолимо приближаются стрелки к установленному часу. И по мере этого чувствовал, как нарастает во мне непонятное напряжение, нарастает мучительное и вместе с тем невыразимо сладостное желание разрядки — всё сильнее, сильнее и сильнее. О, Господи! Скорее час мой долгожданный, скорей!
И час настал! Я плохо помню ощущения в тот миг: это была вспышка, во мне словно что-то взорвалось, сорвалось и захлебнулось, захлебнулось звоном, — я звенел. Звенел! О, блаженство, я умру! Милая, останови меня! И ее рука услышала меня: она хлопнула по моему самому чувствительному месту — по кнопке наверху. Фу-у, отпустило, — аминь! И я поздравил себя с облегчением и первым опытом. При мысли, что такое будет теперь происходить между нами почти каждую ночь и утро, сладостно заныли все шестеренки и стрелки.
Да, жизнь прекрасна. Мне нравится моя хозяйка, ее тонкие прохладные пальцы, что взводят меня каждый раз перед сном. (Хотя говорят, что каждый день — это чересчур и портит пружины, но я не обращаю внимания: я молод, и пока стрелки способны двигаться, я буду звенеть без устали в любой час, какой она захочет, — ведь таково мое предназначение).
Жизнь — неплохая штука, и я откровенно не понимаю ворчунов и брюзгливых типов. Позавчера я познакомился со своим предшественником: убираясь, хозяйка переставила меня на книжную полку, куда раньше никогда не ставила и где я увидел старый, уже покрытый пылью будильник. Хотя внутри у него еще что-то тикало и стрелки время от времени старчески дергались, он явно уже был неспособен звенеть. Может, этим и объяснялся его раздражительный и желчный нрав, с которым пришлось столкнуться, когда мы поневоле разговорились.
Старик в штыки воспринимал всё новое, на дух не переносил «выскочек», как называл он часы электронные, кварцевые и любые другие немеханические. «Нету в них благолепия нашего, механического, — хмуро ворчал он. — В часах должны быть и вид, и стать, и шум, и звон. А эти? Ни стрелок толковых, ни тиканья — аки твари бессловесные. Только носы задирают». Насчет последнего я не спорил, общался я с ними немного, когда на витрине еще стоял, но старик не скрывал неприязни и к хозяйке! «Ты, брат, не особенно-то увлекайся ею, уж я-то этих вертихвосток знаю, — и стрелки его начинали презрительно дергаться. — Пока ты молод и можешь звенеть хоть через каждые пять минут, ты им нужен, но стоит тебе сломаться хоть раз, тебе каюк: ремонтировать нас, механических, не будут, дешевле купить новый».
