— Служба… служба… — хрипел тот, — начальник…
Мы подбегали.
Но уже поздно — состав дернулся, лохматые выпустили жертву, поскакали в вагон. Тогда Гаймидуллин упал на колено и наклонил голову к винтовке.
— Ан-нэ-са-га!.. — выругался он по-татарски. — У-ухх…
Я ударил кулаком по ложу, пуля взвыла вверх.
— Дурак, там подрывное, — сказал я.
И мы легли опять и спали, нас заносило снегом и пело пронзительно и смертно — с полюса, с хвойных лесов севера, с Москвы, со всего мира, нам было все равно под этим великим родным циклоном…
И утром — или вечером — в мире стоял до краев тихий и мутный воздух — нас мчал поезд к узловой; на узловой, шатаясь от голода, я добрел до комендантской и, предъявив мандат, потребовал срочной отправки и еды.
Комендант поглядел с осторожной улыбкой в мои дурные кровяные глаза.
— Товарищ, я думаю, ваши документы там не так уж важны теперь. Операция с плацдарма началась два дня назад. Армия уже далеко впереди. Прорыв ликвидирован сам собой. Вы из оперативного, я покажу вам сегодняшнюю сводку.
Это была сводка авиаразведки.
Я не читал, а будто жадно пожирал сам с огромных плывущих высот:
— Днепр, бурные ковры плавней, костры, обозы…
И там, за Кривым Рогом, за Никополем, на вражеской земле пылали станции, пластались раскаленные скелеты брошенных догорающих составов — на юг вереницами трусливо бежали поезда.
Их гнал невидимый циклон к морю.
Очнулись оба сразу — и комиссар и начразведот Михайлов, спец. Автомобиль без фонарей стоял где-то в лунном поле.
— Камера, что ль, опять лопнула? — крикнул спец.
Никто не ответил. Спец вылез, закрючив пальцы в рукава, запрыгал, ежась, около машины. Шофер темнел под колесами, как камень, вероятно, сидя на корточках, чинил. Невысокая луна сияла округло, по-волчьи; равнины лежали в мерзлом фосфорическом дыму, мутно и бездонно освещаясь вдаль. Ночь казалась не виданной никогда.
Спец уловил что-то ухом, прислушался. Из-под колес играл веселый звук:
— Ты никак, дружище, из радиатора сосешь?
Шофер, не вставая с корточек, пробурчал:
— Обнаковенно, согреться…
— А-а… это, брат, идея! Ну-ка, нацеди… Комиссар, эй, греться хотите?
Комиссар вывалился из кузова, неуклюже расставился по дороге, приземистый, косолапый. Спец уже тянул кружку.
— Там вон черный хлеб в чемоданчике, — вы с корочкой, с корочкой.
Комиссар выпил, яростно сплюнул.
— Керосинище…
Спецу было весело. Цедил еще, хохотал.
— Нынче святки, советские святки, комиссар, а? Тащите-ка!
