— А своих отцепить не могу. Едем тоже голодные, нетопленые…
Мы пошли обратно. Начальник утешал:
— Они что-то часто пошли, и все туда. Не к этому, так к следующему обязательно.
Я плохо верил. Насколько мог зловеще, сказал:
— Буду ждать…
В вагоне было холодно, он весь заиндевел изнутри; опять глядели из-за печки тяжелые глаза, от которых было неспокойно…
А эшелоны трубили за пургой, гремели весело: на юг, на юг! От каждого гудка вспыхивала злоба, колотилось сердце. И мы бы могли сейчас мчаться туда, и мы бы, и мы бы…
Я не понимал все-таки, почему они шли на юг, а не к прорыву.
Березин ходил еще раз в поисках еды. Больше вещей у нас не было, он просил милостыню. Подали котелок зерновой пшеницы, мы размололи ее камнями, мы радовались, что сварим ее, когда будут дрова. И незаметно легли на мешки, Березин сверху. И опять запели красноармейцы, помчался вагон, поезда трубили о солнце, о полногрудом дыхании…
В сумерках лохматые разбудили нас. Мы еще стояли…
— Эй, вставай, бери мешки, уголь пришел!
Мы с Березиным выскочили из вагона. Состав с углем стоял на втором пути, часовые ничего не видели, их гнуло и секло пургой. Из соседнего воинского, где яростно топали ногами о полы в холодных вагонах, уже грабили, ползали под всеми платформами крадущимися тенями. Мы подползли тоже, сцарапывали над собой колючий уголь леденеющими пальцами, таскали, задыхаясь, полные мешки в вагон. Буря скакала по всему плацу, крыла седыми летучими полотнищами станцию, эшелон, валила с ног. Руки больше не действовали, мы сталкивали уголь локтями, подбородками, мы разворочали все нутра платформ — пурга вилась над ними черно и ядовито, как дым…
Эшелон уходил с красными печами. Мы прижались бы к ним голым телом, захлебываясь блаженной слюной…
За вагоном выла ночь.
Ребята сказали:
— Ну, мы за растопкой пойдем, ты посиди здесь!
Я ослаб, я попробовал прилечь на мешки — нет, этого делать было нельзя: слишком чугунно опускались веки, слишком быстро сразу же мчало в сны — я запрыгал и забегал кругом печи, я хотел прожить еще минут пять…
Отсюда уже — никуда никогда не уехать…
Голос Березина прохрипел из-под вагона:
— Отвори-ка…
Дверь с визгом разошлась, из тьмы кричало:
— …иди за станцию… там вправо… собаку надо убить… калитку я отпер сверху, а не даеть стерьва…
Я слез в мутный ледяной хаос, побрел наугад в ту сторону, где должна быть станция. Плавучие снега сами катились под ноги, вздымали на свои рыхлые гребни, плавно роняли в провалы, возносили опять. Я ступил на какие-то невидимые жуткие берега, мимо которых мчался озверелый черный океан, ревел, оттуда потерянные кричали:
