Петр, нащупав на полке Журкина, сунул ему в руки теплый газетный комышек.
— Ваня… на-ка котлеточки.
Журкин развернул, попробовал, да так, пробуя, все и съел.
— Спасибо, Петяша, — сказал он тихо, пресекшимся голосом: совестно было перед добряком Петром.
Поезд тронулся с хрустом, будто прохожий по сугробу. Из стекольщикова угла тянуло спиртным, там стукали бутылкой. Вертлявым голоском бухгалтер еле вязал про какого-то Николая Семеныча. Петр непрочь был выпить на дармовщинку, прокашлялся, заявляя о себе. Замигавший над дверью тусклячок озарил кромешные вагонные дебри, кудлатое рванье шапок, черные провалины глаз. Стекольщик неузнаваемо суровым голосом допрашивал:
— Значит, ты с его женой блуд имел?
— Да нет, мы от Николай Семеныча не скрывались. У Николай Семеныча, понимаешь, у самого-то гайка ослабла, значит она мне являлась жена, а ему только по загсу. Я как со службы, так и к ним: сидим вчетвером — дочка еще у нее есть, — чаек пьем. Потом иль я у них ночую, иль она ко мне идет…
— Развод бы взяла.
— Из-за дочки не хочет ломать. Опять же он, Николай Семеныч, против наших сношений ничего не имеет. Ему, черту, за мной хорошо: я каждый день со службы приду, дров им наколю, самовар сам поставлю, а он, черт, сидит, курит за газеткой. Из-за него, черта, эксплуататора, и на строительство уехал: ну вас, думаю, к матери, нашли себе холуя! А сейчас вот опять об ней… ну, до истерики!
Бухгалтер горестным и бесшабашным рывком выхватил бутылку, но она оказалась пустой.
Стекольщик порицающе сказал:
— Не люди мы — выродки стали. Весь мир смотрит на нас с призраком.
Снова какие-то темные соседи прибрели, шевелились в полупотемках; словно по божественной мрачной книге читал судья-стекольщик:
— Такому закону — позор и срамота! Сказано: до тех пор будет царствовать сатана, пока исполнятся слова божии…
Воодушевленный водкой стекольщик сидел выпрямленно, карающе. Угольная чернота провалила ему скулы, глазницы. Мальчонка по-ангельски спал у него на плече.
— Дайте мне ответ: к какой силе вы принадлежите?
Бухгалтер вытащил из ладоней мутную голову.
— Мы?
— Да!
— Мы…
— К дурной силе блуда. Потому что у закона не те люди. Должны подойти к закону специалисты-трудовики. И власть, кабы она хорошая была, пущай издаст декрет: кто желает работать и кто будет работать, тот будет власть.
Темные несвязно что-то пророптали, — видать, ехали издалека, осовели от пересадок, от ночевок где попало… Стекольщик поучал все строже.
