— Везде одно, — сказал Петр из-за газеты. — Посадят тебя в Самаре на голодную карточку, и попадешь ты, мамаша, из кулька в рогожку. Что такое нынче прислуга? И какие нынче господа?
— Какие нынче господа! — с горечью подхватил портной.
Старуха хотела что-то сказать, но ей не дали. Выспрашивали теперь мужика в зипуне. Мужик из опасливости лопотал ни то ни се, начал даже хлеб жевать, чтоб поменьше говорить. Выходило, что едет он на заработки, покамест по стекольному делу… Петр прикинул на него из-за газеты пронизывающим глазом.
— От колхоза, что ль, ушел, отец?
Мужик в замешательстве зажевал еще усерднее.
— Люди от порядка отстали… Что же нам колхоз? Пущай кто как хочет, так и живет. А парнишку вот делу надо обучить: бознать какое время еще будет, Ну? — вдруг мотнул мужик головой на парнишку.
— Стёклы вставлять! — гаркнул тот.
У Петра газета выпала на колени.
Мужик пояснил, что будут на первое время в Челябе по дворам ходить насчет стекол. И нужно про работу кричать как можно слышнее, чтоб в ушах язвило, а у парнишки никак не выходит. Тут мужик отложил корку, погладил себя по груди и, сказав: «Вот как», — понатужился и рявкнул:
— Сы-тттёкллы всттта-влять!
У Тишки развалился рот. Сверху выставилось одурелое лицо бухгалтера, галстук и волосы у которого взлетели дыбом. Портной вздохнул: «Это да-а!» слазил тотчас в чемоданчик и сердобольно протянул обоим стекольщикам по куску селедки. Из соседних купе подкрадывался разный народ…
— Вся Россия с корнями пошла, — нашел что вымолвить Петр. Спрашивается — куда?
С газетой в руках, умеющий всякое дело рассудить, он в своем купе чуялся теперь как главный. Неведомо было только, не возвысится ли над ним не раскрытый пока бухгалтер, который, поморгав, опять укатился и захрапел.
— Вроде ненормального какой-то, — кивнул на него Петр.
— Вроде, — согласился портной. — Водки нажрался вчера и спит. Через газету фамилию променял, теперь, как артист, себя воображает.
Стекольщикам дали чайник с остатками чая, и они вхлебывали в себя жидкость со свистом, с чавканьем. Петр занялся газетой.
Портной спросил, нет ли чего в «Известиях» про войну. Петр сам искал про войну, но в газете описывались только подробности победоносной операции Красной Армии на китайской территории и сколько взято пленных и трофеев. Скучая, отложил газету.
Ехали и ехали. Люди уже прижились, забыли, что они в поезде, будто качало так безначально всю жизнь. Нежное посветление пробивалось в окно перед сумерками. И люди, утихнув, смотрели туда, словно заснув с открытыми глазами. Смотрел бесчувственно Петр; смотрел, не мигая, Журкин, обездоленно сгорбившись, задумавшись неведомо над чем; зверенышем прижавшись к отцу, убаюканно вперился туда мальчишка стекольщик. И портной, распявшись посреди купе, локтями на полках, забылся, как дите, загляделся на свет.
