Калабух, прищелкивая пальцами, затрудненно, с усилием подыскивал слова.
— Чтобы вследствие какого-нибудь не вполне точно рассчитанного поворота нашей политики… не потерять основных завоеваний революции.
Соустин ощутил неприятный трепет. Действительно, не уличал ли его Калабух в самой тайной и давно вынашиваемой тревоге? И не утверждал ли он ее еще больше?
— То есть вы хотите сказать, что есть основание думать… что мы рискуем потерять сейчас и то, что имеем? Но в вашей статье…
Калабух уклончиво и нетерпеливо прервал его: он еще не довел своей мысли до конца.
— Теперь о долженствующем и о сущем. Вот вы как будто признаете необходимость «долженствующего». Я не знаю заранее, какие впечатления вы вынесете из вашей поездки, но в некоторых… отдельных случаях — я говорю о нашей низовой колхозной политике, — в некоторых случаях, может быть, по вине слишком ревностных местных загибщиков, вы вынесете, допустим, впечатление, что крестьяне идут в колхоз не совсем, скажем, добровольно. Но колхоз все же организуется. То есть, по-вашему, колхоз становится долженствующим. — Нечто вроде снисходительной, мудрой усмешки дрогнуло на губах Калабуха. — А замена сущего долженствующим, по-вашему, иногда должна оправдываться? Вообще, если уже переходить к философским терминам, я бы ввел здесь более точное понятие — «видимость». Видимость не заменяет сущего, а противоречит ему, извращает его, товарищ Соустин! Ибо ведь сущее на вашем языке то же, что и реальность?
Соустин тупо мотнул головой. Калабух словно лавировал между торчащими на каждом шагу остриями гвоздей и Соустина неотстанно волочил за собою. Но ведь понятно все, понятно, зачем же он крутит ему голову?
— Попробуйте, прикиньте-ка, нет ли этого конфликта видимости и реальности и на других участках нашего… строительства. Вот, как говорится, мы выходим сейчас из хлебного кризиса. Ну-с, с одной стороны, — на это не закроешь глаз, — у нас карточная система на хлеб и продукты. С другой хлебозаготовки, нередко выливающиеся, как вы знаете, в поисках хлеба в оперативное… м-м-м… вмешательство в производственную жизнь деревни. То есть мы идем неизбежно на разрыв с наиболее влиятельной, экономически действенной прослойкой деревни. Можно ли говорить в этих условиях о выходе из хлебного кризиса как о какой-то органически протекающей реальности?
«Значит, и здесь видимость… — досказал про себя Соустин. — Что же остается от статьи?»
И он уже не рад был, что разжег Калабуха («опять, как евангельский демон-искуситель, поставил его на краю скалы»); тот осторожничал все меньше и меньше и мог раскрыться вдруг так, как нельзя ему было раскрываться. От такого Калабуха отшатывалась душа… Но все-таки не удержался, спросил:
