Петр для виду любезно подивился. Он прислушивался сквозь беззвучно несущийся снег.
— Чегой-то? — затревожился Сысой Яковлевич.
— Да ничего, показалось, что подводы идут. Опять должны ночью подводы из уезда прийти. Изволь вот, ворочайся ночью с мешками!
Это Петр нарочно, как сугробами, заваливал былые серебряные Сысоя Яковлевича буфеты. И баньку ему с намеком показал, смутно показал, но так, что гость уразумел почтенную тайну этого хранилища. И не былого, а именно сегодняшнего. На дворе окончательно взнуздан был посоловевший и покорившийся Сысой Яковлевич.
Дальше говорили обиняками, но коротко.
Сысоя Яковлевича с удовольствием принимали в компанию, причем слобода брала на себя все хлопоты по получению и сбыту товара. Для получения в кооперативе малыми хотя бы дозами ребят можно найти сколько угодно. Петр успокоил осторожного Сысоя Яковлевича, что передатчики при этом ни знать, ни ведать ничего не будут… А в хозупре, около талонов, сидел знакомый Сысоя Яковлевича.
Кооператор все-таки жалобился, плетясь обратно за Петром:
— Можбыть, ты и служишь где-нибудь…
Петр, похлопывая его по спине, вел опять к угощенью. Изнемогавшей у двери Аграфене Ивановне на ходу сделал глазами, что сработано чисто. А потом, когда проводили гостя, когда Аграфена Ивановна поспешно начала сносить в кухню остатки пиршества и из скаредности даже лампу-молнию убавила, в полупотемках прижался Петр лицом к окну и тут уж поддался, дал полную сладкую волю тому, что судорогой давило его целый вечер.
Аграфена Ивановна испугалась, услышав всхлип.
— Чего это ты, батюшки?
Петр горлом изблевывал рыданья, сладкие-сладкие.
— Как же, тетя Груня… на что моя эта жизнь похожа… собачья? Миша-то, он хоть и скитается, он счастливый… У него маманя есть, его маманя родная ждет, его свой угол ждет, а я… без угла на всю жизнь, без родного, без близкого… Эх, за что?
Утираясь, все-таки прикинул вкось глазом: поняла ли тут на свой счет все это Аграфена Ивановна? Может быть, и поняла… Тоже пригорюнилась, в фартук сморкалась.
Спросил плаксиво, вроде, для того, чтобы развлечь себя от горя:
— Расчетец-то, тетя Груня, когда сделаем?
— Да чего же расчетец… — Старуха хитровато замешкалась. — Деньги за мануфактуру ты мои платил — значит я тебе за хлопоты накидку сделаю.
— Не накидку, тетя Груня, а исполу со всего оборота.
— Исполу? — ахнула Аграфена Ивановна, но осеклась, встретив равнодушно-бесстыдный, даже скучающий взгляд Петра. — Вот какая у тебя, Петруша, ко мне дружба?
