Домой вернулись молча.
Жигуленко лег на койку, задумчиво глядя а потолок.
— Открой-ка, друг, окно. Как думаешь, зачем это Канашов нам статью дал? Проверяет?
— Может быть, — согласился Миронов.
— Сам, видать, в академии на заочном зубрит, вот и хочет всем показать: «Смотрите, какой я умный, передовой».
Наступило молчание. Оба лежа курили.
— А переводить все же придется. Нашел-таки работенку.
Неожиданно за окном послышалась грустно-задумчивая мелодия.
Евгений вскочил.
— Пошли? Слышишь… Мой любимый вальс «На сопках Маньчжурии».
— Куда?
— В полковой клуб. Сегодня суббота, там вечер.
В чистой комнате, пахнущей свежей побелкой, было по-домашнему уютно, и Миронову не хотелось уходить, но звуки вальса, настойчиво врываясь в окно, звали туда, где танцы и веселье.
— Нехорошо как-то, — слабо сопротивлялся Миронов, — только приехали — и на танцы.
— А что тут особенного? Идем, идем. Ты только свой хохолок пригладь, девчата засмеют.
На макушке у Саши росли непослушные волосы. Как он их ни приглаживал, ни смачивал водой, одеколоном и даже хинной помадой, они, как стальная проволока, упрямо торчали дыбом. Этот хохолок придавал Саше вид озорного нескладного подростка-мальчугана, и было почти до слез обидно, потому что его никто из старших не называл по имени-отчеству, а ребята в училище дразнили «мальчишкой».
В клубе было много народу: бойцы, сержанты, командиры, преимущественно молодежь. Саша и Евгений вошли в зал, когда начался концерт красноармейской самодеятельности. После первого отделения вышли в коридор, закурили.
— Может быть, пойдем домой? — предложил Саша и вдруг придержал Евгения за локоть. — Вот она, смотри…
Дочь командира полка стояла у зеркала и поправляла прическу. Лейтенанты остановились, поглядывая в ее сторону. У девушки были белокурые волосы, заплетенные в толстые косы, голубое платье из тяжелого шелка. Ее открытые руки и шея отливали густым золотистым загаром. Даже мельком не взглянув на молодых лейтенантов, она с гордо поднятой головой прошла в зал. Миронов и Жигуленко молча проследовали за ней, но в темном зале девушка куда-то исчезла.
Шло последнее отделение концерта самодеятельности. Два бойца: один — высокий, широкоплечий, богатырского сложения — боец Новохатько, другой — маленький, щупленький, совсем перед ним мальчишка — боец Еж — лихо отплясывали шуточную «Барыню». Боец-богатырь тяжело и валко ходил, медленно разводил руками, грузно приседал, разбрасывая с грохотом ноги в сапожищах, а маленький быстро и ловко семенил, крутясь волчком возле товарища.
