И приоткрыла дверь, чтобы все увидели парня, сидевшего за столом. Глебов покрутил головой.
— Что за дочка у вас, Михаил Иларионович! И светит, и греет. Экая молодчина!
— Вот из самой Москвы да опять в родную деревню. Против течения пошла, не испугалась. Уже работает в Митином звене, дело ей нашлось.
— А муж? В столице остался?
— Как вам сказать… Ждем и его. Должен прибыть. Он родом отсюда, из Поповки, вон там, за лесом, пустая деревня. Так у них решено, насколько мне известно.
— Посодействуйте. Каждый человек для нас — находка. Вот и Зайцеву подмога.
— А мы вместе с ейным мужем на тракториста учились, — сказал Митя. — Он последним в город подался. Накрылась его деревня!
— И земля там есть? Вы бывали в Поповке? — спросил Глебов у агронома.
— Дорога туда пропала. Да и какая дорога, название одно. Теперь начисто заросла.
— Сколько земли возле Поповки?
— Пашни сорок семь гектаров. Луг рядом, тоже под ольхой не видно. С десяток гектаров огородов…
— Черт знает что! — вскипел Глебов. — Как же вы допустили?!
— Но вы же сами, Аркадий Сергеевич! И Дьяконова заставили подписать, что Поповка неперспективная. Между прочим, Лужки — тоже. Но люди в Лужках остались на свой страх и риск, не верили, что ихняя земля и труд никому не пригодятся. А недавно мы дорогу сюда сделали. Как? А методом народной стройки… И от души отлегло. Митя, ты ведь тоже собирался в отход, признайся?
— Было такое, — ответил Зайцев, не подымая глаз от тарелки. — Ваша матушка все отговаривала. Ну, и за себя побаивался тоже. За брошенную землю, конечно. За остатний народ. У нас тут старики живут. Силантий, который работает, еще однорукий Потифор Кириллович с доченькой, они бычков пасут, ну и один очень старый, он из хаты уже не выходит. Вдова Тимохина с сыном бегают к нему сготовить, прибрать. Если бы я уехал, тогда им всем невмоготу, ни огорода вспахать под картошку, ни сена припасти. Да и сам я привык здесь, неохота по чужим местам околачиваться. Вот и остался. А в прошлом годе мы чуть не двести тонн зерна намолотили, половину колхозного плана по картошке исполнили. И нынче, по всему видать, не меньше должны бы дать.
Глебов задумался, поглядывал на часы. С укоризной сказал Савину:
— Что же это вы, Михаил Иларионович, не попросили о дороге в Поповку? Ведь столько земли там брошено! Столько судеб порушено…
— Как — не просили? — Савин чуть не поперхнулся. — На исполкоме Дьяконов требовал, а дорожники не согласились. Туда через болото, через лес. Они привыкли строить где полегче, чтобы планы выполнять и премии отхватывать. Ведь и понять их можно: у каждой организации свой план, ему и молятся, а забота колхозов и всякие Поповки — чужое дело. Подрядчиков больше, чем пальцев на руках, и у каждого — план сверху даден, свои прибыли записаны, премии тож, свои материалы на складах зажаты. Вон какие, дома-уроды ставят, всю природу испортили. А что район? Что мы? Они и другом подчинении. Вывеску красивую навесили, двери дерматином обили — вот тебе и удельное княжение. Самоеды, одним словом. А когда мяса в магазине нет, шумят: почему колхозы не поставляют! Знают же, что у нас людей нет, переманули к себе и быстро забыли, для чего сами родились.
