— Ну, я вижу, с агрономом не соскучишься! — Председатель поставил чарку. — Всякий раз, как мы с тобой в район или в область приезжаем, я только и думаю, как бы разрядить безвредно твои афронты. Буфером при тебе состою, чтоб до горячего не дошло. Ты же меры не знаешь, о себе не думаешь. Как заведешься… Помнишь, о комплексах в райкоме? Вижу, Глебов волком на тебя смотрит, а ты все свое: не надо! Его тоже понять можно, не сам придумал эти бетонки. Ну и ладно, пусть считает, что убедил. А как оно на деле получится, это уж потом разберемся. Молчи, кивай согласно.
— А ты не торопись хвататься за советы. Своя голова есть?
— Есть. Вот она! — И Дьяконов, уже захмелевший, постучал по лбу пальцами. — Эта голова обязана соображать, ей судьбы людские вручены. Колхоз. И ты в этом колхозе, Ларионыч. Зачем на рожон лезть?
— Вот именно: зачем? — запальчиво подхватил Савин. — Деревни не защитил…
— И правильно сделал, если о Поповке. Она жить приказала еще раньше дурьей директивы.
— А Лужки?
— Я о них — ни слова плохого! Как перед крестом…
— Зато в районе не забыли списать живое.
— Забудут! Уже забыли. У них таких деревень… Не упомнят, о которых речь. Без спора все у нас останется как надо. И в Поповку вернемся еще до того, как району выдадут за сокращение пахотной земли. Предвижу. Пойми, в нашем деле без дипломатии тоже нельзя. А ты враз на дыбки, грудью на скандал. Этак тебя ненадолго хватит, дорогой товарищ.
— Ладно. Время покажет, как надо — грудью или тихой сапой. Дорогу строить в Лужки запросим, а в районе скажут: не будет дороги, деревня неперспективная. Что тогда?
— Скажут? Ну и ладно. А мы сделаем по-своему. Помнишь, с мелиораторами? Ты всех в районе разозлил, когда не стал подписывать акта, не понравилось тебе, что канавы устроили без заградительных щитов для полива. А я подписал. Район отчитался и успокоился. Подписал, а деньги ихней конторе не платил, пока не устроили щиты. Без шума и гама. И все довольны. Затворы, конечно, пустяк, но дипломатия; а шуму ты наделал!..
Катерина Григорьевна сказала:
— Э эх, мужики, мужики! Завелись за таким-то столом! Давайте за лужковскую нашу хозяйку, за мамашу и ее здоровье!
И спор укатился за окно. Заговорили все разом. Петровна, мать Савина, в Лужках старше всех, род ее, по слухам, и построился здесь, у земли и реки, в конце минувшего века, когда помещики свою землю продавали за полцены. Прародительница! Ее стали величать, запели, гармонь заиграла громче. Вспомнили деда и мужа Петровны, за нынешнего Савина поклонились. И тут она заплакала от старушечьего своего счастья, фартук к глазам, и пошла в спальню пить капли от сердца.
