— Катька, я никому и никогда такого не говорил, и сейчас говорить ничего подобного не имею права, — Леха Васильев гладил Катерину по голове, как маленькую девочку. — У меня такая жизнь суматошная, что сказать тебе «жди меня»… это не правильно, нельзя этого делать. И все же я тебе это говорю — жди меня, ладно? Просто, когда ждут, проще возвращаться. Есть куда возвращаться. Я сейчас поцелую тебя и пойду, и не будет никаких слез, потому что мне от них очень плохо. Не плачь, пожалуйста.
Она снова кивнула.
Их уже торопили на регистрацию, и поцелуй вышел скомканным, быстрым, Катя даже не успела ответить на него, Васильев вскинул похудевшую свою сумку на плечо и шагнул на контроль. Девушка в синей форме быстро просмотрела его билет, паспорт. Васильев взял свои документы, последний раз посмотрел на Катерину.
Она стояла, съежившись, как замерзший воробей. Тяжелый пакет оттягивал руку. Растрепавшиеся прядки волос выбились из прически. Она улыбнулась Васильеву. Он видел, как она это делает — через силу. От этой улыбки лицо у Катьки было какое-то… перевернутое. Такие лица бывают, если смотреть на фото человека вверх ногами. Или вниз головой? Хрен знает, как надо правильно говорить! Но по сути одно и то же. Вот и тут. Вроде и то же самое лицо, и все-таки совсем другое. Перевернутое.
«В дождя слепую пелену не уходи, останься рядом. Шепчу душой, губами, взглядом — не оставляй меня одну… Там ночь, и только тусклый свет чужих, тебя не ждущих окон. Уйдешь, и станет одиноко на много лет, на много лет…», — как молитву, повторяла она про себя любимые строчки.
Васильев клял себя почем зря. За этот свой приезд, за то, что верил тем, кому верить нельзя, за то, что он в этой жизни занимается делом, которое никому спать спокойно не дает. И за Катьку, которой он делает больно.
Катерина Савченко тоже ругала себя. За то, что расстроила Васильева. Она никогда еще не видела его таким потерянным. И понимала, что это все из-за ее настроения. И было бы из-за чего плакать! До 6 января какая-то неделя. Неделей больше — неделей меньше. Ждала и еще подождет. Но вот чувство какое-то… вернее, предчувствие. Предчувствие печали… Тоска какая-то жуткая на сердце, будто одна-одинешенька, в глухой тайге, без света и телевизора. Шестое чувство…
* * *
Васильев позвонил Катерине утром тридцатого декабря. Он коротко сообщил, что долетел хорошо, что все идет, как и было задумано, и бог даст, все получится.
— Мы через часик выезжаем в Первомайский, чтоб засветло добраться, — сообщил Васильев. — Так что с Новым годом я уже оттуда тебя буду поздравлять.
