Вопль Джонса разносится на все побережье. Жирные брызги крови падают на песок и тут же впитываются им, превращаясь в грязные пятна.
Корсар отчаянно взмахивает саблей, очерчивая почти полный круг, но Чингиз уже разорвал дистанцию, так что клинок лишь бесполезно рассекает воздух.
— Р-р-ра-ааа-ргх! — не то от боли, не то от ярости взревел боец и снова рванулся вперед.
Чингиз носком сапога взметнул в воздух целый фонтан песка. Горсть попала противнику в лицо, и тот на секунду замешкался. За это время Пес снова резко сократил дистанцию, входя чуть ли не в клинч и снова загоняя кинжал под ребра.
Корсар пробует отпихнуть его. Чингиз уходит из-под удара, подныривая под рукой за спину. Следующий удар — по ноге. Подрезает сухожилия на обратной стороне колена. Несильный, но выверенный удар по правому запястью — и пиратский тесак выпадает из руки, плюхается в песок.
Еще мгновение — и Джонс, раскорячившись, стоит на коленях, запрокинув голову вверх. Чингиз — у него за спиной. Крепко держит его за волосы, оттягивая их назад. Лезвие кинжала прижато к беззащитной шее.
Джонс рычит от бессильной ярости. Но надо отдать ему должное — страха в его глазах нет.
— Хорошо, ты победил! — он выплевывает эти слова так, будто они ядовиты и ранят его губы. — А теперь пошел прочь с моих земель!
Чингиз окидывает внимательным взглядом замерших в напряженном ожидании бойцов. И проводит лезвием по горлу. Медленно. Гораздо медленнее, чем нужно. Джонс хрипит, захлебывается кровью, отчаянно пытается вырываться из мертвой хватки…
Я невольно отвел взгляд. Если так перерезать глотку, даже в реале человек будет мучиться долго. Чего уж говорить об Артаре. У Джонса наверняка уже несколько сотен очков Живучести, так что умирать ему нелегко. А его людям, наверное, просто невыносимо наблюдать за этим и ничего не делать. Я заметил посеревшее от ярости лицо Майка Барракуды,
Лишь Псы, застыв, как изваяния, спокойно смотрят прямо перед собой. Да и на лице победителя — никаких эмоций, даже садистского наслаждения. Действует деловито и неторопливо, как мясник.
Джонс, наконец, затих, и Чингиз небрежно отпихнул его, роняя лицом в песок. Ненадолго задержался, снова облачаясь в броню. Подобрал свои копье и щит, и только тогда дал знак остальным выдвигаться.
Корсары, сгрудившиеся над телом поверженного главаря, смотрели нам вслед, и удивительно, как еще на Псах броня не начала плавиться от их взглядов — столько в них было ненависти.
