— А Варенька?
— Что?! Эта избалованная, взбалмошная женщина! Ваша Варенька — украшение коммунальной кухни, а не сцены.
— Можно кое-что сократить.
— Можно вообще все сократить, и зритель только спасибо скажет. Где конфликт? Где динамика действий? Где интермедийные выходы на сценическом круге? Я не вижу даже основы для воплощения режиссерского замысла.
— О конфликте я заботился больше всего. Новое побеждает старое в…
— Мелкое решение глубокой темы!
— Возможно, вы правы… Но недостатки скрадываются языком. Я тщательно отделывал каждую фразу.
— Это язык повести, а не сцены. «Я в тебе ошиблась!» Что это за язык? Это не язык, а какая-то вялая морковь. Театру нужно так: «О, если бы ты знал, как я глубоко в тебе ошиблась!» Это вам говорит режиссер, на счету которого не один десяток поставленных спектаклей и опыт творческого соавторства.
— Может быть, и мне стоит подумать о соавторе?
— Это мне стоит подумать, возьмусь ли я доводить вашу пьесу до спектакля.
Но, заметив, что обескураженный Сысоев собирается уходить, Виталий Викентьевич примирительно сказал:
— Хотя, впрочем, я пока свободен от режиссерской работы и могу заняться вашей пьесой. Если, конечно, вы не возражаете.
— Что вы, даже напротив!
— У меня есть некоторые соображения.
Высоцкий походил по кабинету, полистал рукопись и продолжал:
— Надо следовать логике зрительного восприятия. Поэтому поставим вашу пьесу как бытовую драму с общественным звучанием. Назовем ее, ну допустим, «Две семьи».
— «Две семьи»! — ахнул Сысоев.
— Не волнуйтесь. Зритель остро прочувствует и правильно осмыслит ведущую идею пьесы: подтягивать отстающие семьи до уровня передовых семейных ячеек.
— Так нужно переписывать пьесу заново?
— Положитесь на меня, молодой человек. Все гораздо проще, чем вы думаете. Переносим финал во второе действие и создаем напряженность завязки. Кульминационным актом пьесы станет сцена у портнихи-надомницы, работающей без патента. Для раскрытия динамики семейных отношений смело пойдем на вселение двух семей в одну секцию.
— Это… Это… зачем?
— Как зачем? Местом развертывания магистральных событий пьесы сделаем общую кухню.
— Кухню? — с дрожью в голосе переспросил Сысоев.
— Да, кухню! Этот новаторский прием открывает перед театром большие возможности. Представьте себе, как эффектно прозвучит монолог инженера Лещенко на фоне газовой плиты, холодильника и допотопного примуса!
Ошеломленный Сысоев, кажется, уже ничего больше не соображал и с выражением ужаса смотрел на Виталия Викентьевича, а тот, не замечая оцепенения драматурга, без умолку говорил.
