Даже солдаты подались поближе, чтобы послушать историю Хаджара в исполнении молодого глашатая.
– Но есть и четвертая. Когда адепт достигнет высшей степени просветления и силы, он поймет – что нет ни меча ни силы. Тогда он отбросит его в сторону и познает вечность. И тот герой, отбросивший все свое мастерство и силы, познал вечность. И перед тем, как превратиться в горный пик, чтобы навеки остаться рядом с возлюбленной, он решил дать зверю второй шанс.
Толпа повернулась к Хаджару. Тот подыграл и грустно подергал бутафорскими цепями, приковавшим его к полу клетки. Они были легче бумаги, но хорошо звенели и выглядели тяжелее центнера.
– Что за второй шанс? – вытерла слезы одна из леди.
– Он отсек монстру ноги! Великими заклинаниями он запечатал его силу, тем самым обратив в урода. Он дал ему в руки свой любимый Рон’Жа и повелел играть перед людьми. И лишь когда он по-настоящему полюбит и ему ответят взаимностью – спадут чары, и зверь вернет свой облик.
– Да кто же полюбит такого уродца! – закричали в толпе.
– Именно поэтому зверь играет уже на протяжении трех миллионов лет, ибо никто не может полюбить такого как он.
В толпе переглянулись и улыбнулись. Они думали, что поняли намерения героя. Вместо простой мести и убийства, он обрек своего врага на вечные муки. Грустная история, но со справедливым концом.
– А теперь же давайте насладимся игрой зверя, – глашатай повернулся к клетке и ударил по ней прутом. – Играй, монстр!
Хаджар рыкнул и достал из груды черного тряпья музыкальный инструмент. Нечто, похожее на большую круглую балалайку.
Округлая база с двумя отверстиями, короткий гриф, четыре струны и четыре длинных колка. Инструмент брал, в основном, высокие ноты, но Хаджар его немного перенастроил, чтобы играть больший диапазон.
И он заиграл.
Народ затих, молча слушая его песню. Старую, как сам мир.
Раньше он играл за огромные деньги, теперь за кусок мяса. Иронично, но, получается. Он вернулся к тому, с чего начинал.
Но если раньше это было лишь его отдушиной – маленьким окошком в мир, то сейчас Хаджар испытывал надежду. И, кажется, сегодня ему впервые за пять лет улыбнулась удача.
– Сколько? – спросил первый зритель, к которому подошла Стефа.
– Сколько не жаль за это выступление, – улыбнулась девушка.
Мужчина в простых одеждах немного помялся и опустил туда сразу девять серебряных кругляшков. Отходя в сторону, он подмигнул Хаджару, а тот лишь едва заметно кивнул.
Это был их тонкий трюк – просить не фиксированную цену, а “сколько не жаль”. При этом первым, кто платил, всегда был Турин – тот самый мужчина, который выкупил Хаджара из темницы.
