— Гришка?! Ну, красавец! Ну, враг!.. Ты тут зачем? Они обнялись.
— Матушка послала — мир добыть у турок…
— И ты… ее оставил?! Оставил Петербург? С ума спрыгнул?
— Глупец ты, Алеша… Я — все для нее! Я ей руку на спину положу — и уж обмерла… Баба, одно слово! Знаешь, как она величала меня, посылая?.. «Ангел…» «Посылаю ангела мира к этим страшным бородатым туркам».
И он захохотал.
— Прост ты, Гриша, ох как прост… Неужто не понял, что случилось? Она нас обоих из Петербурга отослала!
Но Григорий только смеялся.
А потом он получил пакет из Петербурга… Григорий читает письмо — в бешенстве комкает бумагу, топчет ногами. И крик, вопль:
— Лошаде-е-ей!!
И уж карета мчит через всю Россию.
— Гони, гони, — вопит из кареты обезумевший Григорий.
— Куда гнать-то, милок? Во дворце уже другой! — усмехнулся старик.
Улыбающееся благосклонной улыбкой лицо Екатерины. — Я многим обязана семье Орловых. И осыпала их за то богатством и почестями. И всегда буду им покровительствовать. Но мое решение неизменно. Я терпела одиннадцать лет! И теперь хочу жить, как мне вздумается. И вполне независимо…
— Уже появился во дворце другой Гришка — Потемкин. Главный фаворит. Это мы его во дворец ввели когда-то. И за то ненавидел он нас — ох ненавидел! И мы его…
— Что касается вас, Алексей Григорьевич, расположение мое к вам неизменно. Вы по-прежнему являетесь начальствующим над нашим флотом в Средиземном море. И никто по-прежнему не вправе требовать ни в чем у вас отчета. Надеюсь, что пребывание ваше в Италии и впредь будет столь же приятным, — улыбнулась с портрета Екатерина. — Это был приказ: сидеть в Италии, а в Петербург ни ногой. Боялась нас матушка, — засмеялся старик, — Гришку-брата целый год в Петербург не пускала. Потом пустила. А меня — нет. Двое Орловых — слишком много для одного Санкт-Петербурга! Крепко запомнила…
Лицо Григория:
— Как думаешь, матушка, достаточно мне месяца, чтобы сбросить тебя с престола, коли захочу?..
— И вот тогда, в Италии… — прошептал умирающий старик.
Екатерина усмехнулась на портрете.
— Никого… Никого ты не любила… ни Гришку Потемкина, ни Гришку-брата… ни всех бесчисленных твоих любимцев случая… И я тогда никого не любил. И оттого мы так хорошо понимали друг друга… пока тогда в Италии…
Старик вновь увидел лицо той женщины.
Она склонилась над постелью…
Его сын наклонился над постелью — Александр Чесменский, незаконный сын.
— Папенька, Александр пришел… — сказала Анна.
— И румянец у него чахоточный, — беззвучно шептал старик, —
