— Который час? — спросила она деловито.
— Шесть утра. — И добавил: — Ваше императорское величество государыня Екатерина Вторая.
Она сидела на постели — простоволосая, в сорочке…
Он посмотрел на нее. Она усмехнулась. И тогда…
Старик глядел на акварель над кроватью. Под акварелью стояла подпись: «Отъезд из Петергофа 28 июня 1762 года».
— Англичанин Кестнер акварель эту изготовил. И только для нас с тобой… чтобы помнили мы тот день…
Вот я веду тебя к карете… а этот вблизи кареты стоит — камердинер твой… В воротах твоя камер-фрау… а этот, верхом на лошади, — Васька Бибиков… А это — зеваки, рабочий люд… Не узнали они тебя, оттого шапки у них на головах…
Орлов вскочил на козлы рядом с кучером:
— С Богом!
Карета понеслась в Санкт-Петербург.
Тысячи людей — у храма Казанской Божьей Матери. Гвардейцы теснили толпу. Екатерина в черном платье поднималась по ступеням собора, окруженная братьями Орловыми. За ними — Кирилла Разумовский, Никита Панин, гвардейские офицеры.
Алексей Орлов громовым голосом провозгласил со ступеней:
— Матушка наша самодержица — императрица Екатерина Алексеевна!
Вопли восторга, крики толпы, «ура!» гвардейцев. И под перезвон колоколов навстречу Екатерине вышло духовенство…
Императрица на потолке улыбалась. — Как я тебя знаю. Никто так тебя не знал, матушка государыня, — шептал старик.
Карета с закрытыми занавесями, окруженная гвардейцами, подъехала к Ропшинскому дворцу. Впереди на лошади — огромный, тяжелый Алексей Орлов. Из кареты вывели низложенного императора…
— Он дал себя свергнуть легко, как ребенок, которого отсылают спать, — шептал старик.
Петр Федорович входит во дворец. Худенький, жалкий, похожий на мальчика, он совсем потерялся рядом с исполином Орловым. Полуобняв за плечи, Алексей Орлов вводит его в спальню — место заточения. — Она поручила мне охранять свергнутого императора… Поручила… зная, что Гришка хочет стать ее мужем, — шептал старик — Но пока был жив этот несчастный выродок, ее законный свергнутый муж, Гришка мужем-то стать не мог… И она все-таки поручила его нам. Яснее своей воли не выскажешь!
— Позаботься о нем, Алексей Григорьевич, — говорит Екатерина, — муж он мне все-таки. И не должен он терпеть ограничений ни в чем, кроме свободы. Следи, чтоб не обижали.
— Не изволь беспокоиться, волю твою исполню. Екатерина, не выдержав его взгляда, отворачивается.
Ропшинский дворец окружен гвардейцами. У входа в спальню бывшего императора — гвардейцы со штыками. — Я запер его в спальне, и этот недавний самодур и деспот сразу превратился в жалкого забитого мальчика. Злодеи не умеют достойно переносить несчастия и слабы духом.
