Гусаров, как всегда, брал на себя самое сложное в расследовании — разговор с людьми, причастными к обслуживанию потерпевшего аварию самолета, со свидетелями, и от них, как правило, получал ту драгоценную ниточку, которая позволяла привести к главному.
На этот же раз опрос руководителя полетов, руководителя системы посадки, техника самолета и всех очевидцев, на глазах которых произошла катастрофа, почти ничего не дал: самолет заходил на посадку, снижался по ровной глиссаде, невдалеке от посадочного «Т» вдруг взмыл, свалился на крыло и упал на бетонку. Пока санитарная и пожарная машины мчались к месту происшествия, самолет охватило пламенем, летчика спасти не удалось.
Характеристики погибшего и его летная книжка не давали основания предположить, что на посадке допущена ошибка: летчик был хотя и молодой, но имел около трехсот часов налета, отличался собранностью и постоянством в технике пилотирования, перерыва в полетах не имел.
Расследование, казалось бы, простого и ясного происшествия затягивалось: главный свидетель САРПП[1] почти ничего не дал — были мала высота и скорость, оставалась надежда только на инженеров, которые под руководством инспектора службы безопасности полетов полковника Петриченкова с утра ковырялись в обломках, исследуя каждый уцелевший кусочек дюрали, каждый винтик, болтик.
Гусаров заканчивал разговор с последним из намеченного списка свидетелем, а Петриченков все молчал. Значит, и у него никакой ясности.
— …Вот вы утверждаете, что старший лейтенант Мельничнов летал уверенно, а в последнем проверочном полете почти за все элементы техники пилотирования поставили ему четверки. Почему? — спросил генерал-майор у командира эскадрильи майора Сиволапа, листая летную книжку погибшего.
— Ну это, так сказать, в назидание за чрезмерную уверенность, — ответил Сиволап. — Мельничнов, как это присуще ныне некоторым молодым летчикам, любил показать этакую удаль, лихость, что-де он с самолетом на «ты». Вот и рвал его, как неумелый наездник молодую лошадь, на всех фигурах.
— А на посадке?
— И на посадке. Подводил к земле на повышенной скорости, убирал обороты и притирал самолет точно у посадочного знака.
— За что же вы ему поставили четверку?
— За то же — за лихость, за повышенную скорость.
Не очень-то верный педагогический прием, подумал Гусаров, но промолчал: в его обязанности не входило дискутировать сейчас по педагогике.
Теперь можно было прямо спросить, мог ли Мельничнов на посадке допустить роковую ошибку — Гусаров подвел к этому разговор, хотя заранее догадывался: ответ будет отрицательный, — но в этот момент дверь открылась и вошел полковник Петриченков, возбужденный, с сияющим лицом, держа в руках металлическую тягу.
