К чести Оси, он старательно вёл себя так, как и подобает жильцу на птичьих правах: всегда гасил за собой свет, спускал воду, приглушал звук любимой передачи «Очевидное-невероятное» до такого уровня, что самим хозяевам делалось совестно — и вообще был тише воды, ниже травы. Тут надо отметить, что, сам того не зная, злосчастный провинциал выбрал крайне удачное время для вторжения. Рита ждала ребёнка — и будущий отец, пуще всего на свете боясь взволновать её или расстроить, на всякий случай заискивал и перед Антиповым-младшим. Лишь однажды он сорвался и позволил себе надерзить шурину, оборвав его на полуфразе: то было, помнится, дождливым субботним утром за завтраком, когда глупый родственник, набив рот яичницей, в сотый раз пообещал, что, мол, не позднее, чем через полгода избавит гостеприимных москвичей от своего присутствия.
Блажен, кто верует! По необъяснимой причине — возможно, то был фатальный закон подлости — Осе катастрофически не везло в личной жизни, и тут уж не помогало ничего: ни богатейший ассортимент девушек на факультете, ни хитроумные приёмы по Карнеги (самые глупые однокурсницы просекали их с ходу), ни даже красивое имя Оскар, на которое он невесть почему рассчитывал, собираясь покорять столицу…
Ловя себя на мстительно-злорадных чувствах, мой кроткий папа испуганно умолкает.
Зато сам Оскар Ильич (мы с ним часто видимся на семейных банкетах) вспоминает о той поре чуть ли не с восторгом. Ох и чудной народ — эти москвичи! Зазвали в гости — говорили: «Живи, сколько влезет!» — сводили на Красную площадь — в мавзолей — зоопарк — Третьяковскую галерею — театр Советской Армии — парикмахерскую «Чародейка» — кафе «Шоколадница», что близ Парка Культуры… всего и не упомнишь, настоящая московская феерия! — а, когда он совсем было размяк и разнежился, огорошили. Стёрли с лиц ласковые улыбки — и выдали такой волчий оскал, что в какой-то миг он даже усомнился: неужто и вправду эта жуткая парочка связана с ним, Осей, близким родством?..
Сомнение вспыхнуло с новой силой, когда на свет появился волчонок. Маленькая Юлечка. Если до сих пор оборотни ещё как-то ухитрялись держать свои звериные инстинкты в узде, то теперь все деликатности были забыты. Никто больше не упрашивал его погостить подольше; зять, натыкаясь на него утром в ванной, матерился, вместо того, чтобы ойкнуть и извиниться, и даже сестра — родная кровь! — вечно истерила на ровном месте. Сейчас-то он знает, как это называется — «постродовая депрессия»! — но в те дни только и мог, что вжиматься в стену да пресмыкаться: — Маргошенька! Может, я чем помогу?..
